неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Стакан сказал однажды рюмке:
– Ты так стройна, моя душа!
Тебя за талию держа,
гусар не пялится на юбки.
Коньячный ли в тебе огонь,
или прозрачность водки русской –
и дамы все, и верный конь
в тот миг гусару блёклы, тусклы.
И ножку пальцами сжимая,
он мнит себе, что ты живая –
живей полей, росой умытых,
реальней, чем княгиня N.
Но ты не требуешь взамен
всех обещаний позабытых
ни слов, ни жестов – ничего.
Была полна – и чрез мгновенье
уже пуста в руке его,
но живо спирта в нём горенье.
И так, огонь в него вливая,
ты словно шепчешь: «я живая».

– А ты, мой добрый друг гранёный,
живёшь среди простых солдат,
и им служить, как видно, рад –
сказала рюмка чуть смущённо.
– Пусть врут, что ты не ровня мне –
мы вместе бесу пьянства служим,
и оба знаем о вине
поболе, чем жена о муже.
Вино – от многих бед лекарство,
но велико его коварство:
рядится в многие одежды –
то в водку, то в коньяк, то в брют,
и люди топят в нём надежды,
и с пьяных глаз стаканы бьют,
и рюмки тоже, мой хороший…
Стекла кабацкого не жаль:
надежды рюмка не дороже,
а бед никто не избежал.
Ты думал, мы с тобой живые,
но винный дух нам души выел.

И оттого, мой милый друг,
дни наши не бывают долги:
из пьяных выпадаем рук
и обращаемся в осколки.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Мальчишеский понт в деревенской грязи:
глазеют девчонки – и Рита и Вита.
Твой взгляд по оструганной жерди скользит.
Но планка не падает, крепко прибита.

Не сбить эту планку – задача проста.
Натянешь футболку до самой Европы,
прямой и подтянутый выйдешь на старт.
Но выше Европы не прыгнешь, не пробуй.

Разбег – и взлетаешь под визг поросят.
Вороны взволнованно крылья топорщат.
Котейки глаза на попытку косят.
Цепляешь Европой и падаешь, в общем.

Но это ничо, поболит и пройдёт.
Девчонки смеются, но так, не в обиду.
Не в улей упал, не на кол, не в котёл.
И встал, пацанам улыбнувшись для виду.

Вдали на путях тепловоз загудел.
Кончается август, и грустно немного.
Все вместе: в мечтаниях, играх, труде.
Двенадцать апостолов летнего бога.

Мы вместе. Ещё ни один не погиб.
Не вышел в окно, не нарвался на пулю.
И даже пацанское слово «враги» –
не жжёт (как девчонки на ранку подули).

Кто слова не держит – всегда не у дел.
Киваем серьёзно, как равные равным.
Двенадцать присяжных на детском суде,
где каждый услышан и каждый оправдан.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
я машинист электровоза
веду состав дремлю чуть-чуть
но нет не зря мне бляди снились
гляжу каренина лежит


@темы: @стихи, @пирожки

03:38

талион

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Раз мы умрём – пусть все умрут.
Ударом на удар ответим.
За наших деток – вражьи дети.
Один закон, единый суд.

Ни вам ни нам – за злое злом,
за всё отплатим вам по чести,
поляжем все, но с вами вместе,
чтоб никому не повезло.

Кто мстит – тот правый человек,
закон суров: за око око.
Закон безглазых злых калек,
неправдой вскормленных жестоко.

**
Грудной ребёнок сладко спит,
он мирными окутан снами -
вражды не знает, зла не знает.

И грустный Бог над ним стоит
и шепчет: к маме, только к маме.

@темы: @стихи

18:25

сиеста

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Солнце в слепящей силе восходит в пустой зенит.
Пахнет травой и пылью полуденная аллея.
Ни ветерочка, ни облачка, и словно во сне звенит
колокольчик июльский, и платье твоё алеет.

Стрекозы неспешно и плавно летят к пруду
накрытому ряской, кувшинками, летней ленью.
Невидимый фавн сонно дышит в свою дуду.
Караси противятся щучьему повеленью.

Над нашей скамейкой сутулится старый клён,
пятипалыми листьями воздух горячий гладит.
Мы свиваемся в кокон, и сплетаются шёлк и лён –
не для тихой сиесты, а жаркой истомы ради.

@темы: @стихи

23:38

лисбет

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Будильник звенит, оживаешь по счёту «три».

Как новорожденный, не грешивший ещё младенец
выпутывается из тревоги, которой не знал внутри,
из пелёнок, из маминых полотенец –
так и ты вырываешься из сновидений в день:
ресницы слипаются, крыши в окне покаты,
заржавленным плёсом блестят в дождевой воде.
Эспрессо в кофемашине ворчит, пока ты
босыми ногами ступаешь на ламинат,
плетёшься из спальни в ванную и, зевая,
вспоминаешь, в каких цусимах твоя вина,
по каким номерам спасателей вызывают.

Этот мой город, Лисбет – не твой кружевной Стокгольм:
здесь даже солнце всходит, ненастье превозмогая.
Если бы Бог был женщиной, Он любил бы тебя такой,
но ты как Серсея Ланнистер – осмеянная, нагая –
платишь цену ошибок предателям и врагам,
и время тебя не лечит, и память бритвами режет.
И кто бы тебе надежду в рассрочку ни предлагал,
ты веришь людям всё меньше, и улыбаешься реже.

А за Невой – серый крейсер, – недвижен, неразличим
за серым дождём между серыми небесами
и серыми водами – он беззвучным криком кричит.
И рад бы уйти, но не может. Да мы и сами
себе не хозяева, Лисбет. Беспамятства краткий срок
по цене снотворного из аптеки в слепом подвале –
пахнет возмездием, как еретичка пахнет костром,
но других утешений сегодня не выдавали.

Знаешь, Лисбет, в безверии есть свой шарм,
и даже величие, но наших сердец владелец
мечтает, что в каждом теле засветится вдруг душа –
как милый ребёнок
в нимбе
из маминых полотенец.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
По «Энимал плэнет» увидел выхухоль.
Вообще-то я многих там повидал –
мартышек, косаток, японского петуха,
носорога размером с гараж соседа...
Но выхухоль прочно в уме засела.

Пока я колю «нет допингу» на ноге –
выхухоль обитает в реке Оке,
наедает весу до полкило,
уломать похудеть её тяжело
(да и не надо, не балерина всё же)
Эх, был бы я сейчас помоложе –
я бы её приголубил и пожалел,
угостил бы крыжовниковым желе –
его мне кума привезла зачем-то.
Участь её (не кумы, конечно) плачевна:
каждый обидеть выхухоль норовит,
оттого у неё обиженный вид
и жизнь, полная опасностей и забот.
Человеки выбрасывают выхухолей за борт
своего искажённого восприятия бытия.
Ой, мля,
это уже не из «Энимал плэнет»,
это намедни я
на канале «Культура»
слушал лекцию философа Гвоздюкова –
не дай вам бог испытать такого.

Так вот, про выхухоль –
она мила и (почти) красива,
многие человечьи хотелки явно ей не по силам:
никогда не играть ей в шахматы,
не топтать конями ферзей,
не перепить в Первомай друзей,
не сходить в космос, не полететь в музей,
не посадить дом, не построить деревца.

Но выхухоль хотя б на сына надеется.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Кто позабыл, зачем у роз шипы
упрятаны под листьями до срока,
кто жил в раю, и неба выше был –
тому не надо нового урока.

В пустом саду лишь Евина вина,
Адамов грех, и сброшенная кожа:
змей выскользнул в иные времена,
и каждый век всё те же и всё то же –
никто не помнит заповедей здесь.
Никто не хочет верить, слышать, слушать.
И мир, как уроборос, замкнут весь,
и пожирает сам себя, и суша
от вод морских навек отделена,
и человек, как остров, крепко заперт.
Но нет ключей в фальшивых именах,
и колокол в беспомощности замер.
По ком звонить? И обернутся ли?
Наушники fm-волнами глушат
людей, как рыбу. Пленники земли
в телах недолгих тщетно ищут душу.
Но пусто там, и мёртво, и уже
всё ближе срок держать ответ за злое.
Не откупиться кровью новых жертв,
не вынести иконы к аналою.

Где было Слово – только мыши, пыль.
И в истине тому не будет прока,
кто позабыл, зачем у роз шипы
упрятаны под листьями до срока.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Маркс Энгельсу говорит:
Фридрих,
теперь я буду звать тебя Фрицем –
краткое имя всегда бодрит,
и быстрей дозовёшься,
как говорится.

Напишу три тома заумных словес –
про металл,
про кидал,
или там капитал, к примеру.
Пролы слишком бесправны,
но мы с тобой не собес,
и помочь им всем
не осилим уже, наверно.

Вот представь,
что сейчас
в каких-нибудь Дальних Няшках –
в Гаване?
Констанце?
Сантьяго?
Дели?
Симбирске? –
растёт неприметный серьёзный мальчик:
он не играет в мячик,
не мучает кошек –
он ждёт
и считает риски.

Пройдут годы,
и этот бесёнок вырастет в беса –
будет лысым, картавым
(неважно, не в девках счастье),
станет водить народы дремучим лесом,
а народы и рады
в безделье принять участие.

Потом он ещё возьмёт себе псевдоним –
чё-нить смешное,
как наш полковник фон Ленинг.
Не надо и флейты –
миллионы пойдут за ним.
Но это от лени, Фриц,
это всё от умственной лени.

Потом война.
Пшено по талонам.
Тупик.

Потом он умрёт,
и из беса сделают бога.

А из нас апостолов.
Не смейся Фриц,
не тупи.

Так всё и будет, Фриц,
подожди немного.


@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
...слышишь, как обручи рвутся в твоей груди.
И тогда вдруг находишь на кухне записку:

Купи хлеб насущный.
Бог
Д.Х.



Мудрый и вечный Бог,

если ты слышишь меня ещё –
помоги мне расставить правильно запятые.
Расскажи, кто стоит у меня за каким плечом,
и зачем на берег выбрасываются киты, и
можно ли их от этого уберечь –
ведь они страдают и гибнут,
пока я от гимна глохну
(мне не нравятся гимны,
но сейчас не об этом речь).

Сделай что-нибудь,
чтобы птицы не бились в окна,
чтобы самолёты не падали никогда-никогда,
чтобы не болели дети, а бабушки жили долго,
чтобы не текли батареи в январские холода.
Убереги нас от рака, и зайку ещё от волка.
Накорми голодных, вразуми безумцев и дураков
(про дураков не запамятуй – слишком часто я сам таков).

Накажи того,
кто у деда Тёмы крадёт дрова,
закрой насовсем «Дом-2»,
помоги врачам и спасателям,
раскрой заклинивший парашют –
и я отдам тебе моё сердце.

О счастье я уже не прошу.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Казань не брал. Во-первых, брал не я,
а во-вторых, уже вернул на место.
Напутал что-то летописец Нестор –
не мой почин, и лошадь не моя.

Не Нестор? Помер Нестор? Бог прибрал.
Не смей, холоп, перечить государю!
Я милостив, но посохом ударю –
так взвоешь, там полпуда серебра.

Да что Казань, чего ты всё гундишь?
Казань, Рязань – не должно войску киснуть.
Обрыдли мне, хотел послать за Вислу,
да далеко, отсель не уследишь.

Ты, часом, мятежу не потакал?
Гляди, Малюта сбросит с колокольни.
Вот был один, забыл как звать, покойник...
Чего дрожишь? Ступай, живи пока.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Пока наш дом ещё стоит в песках
пологих дюн у моря, где треска
случается всегда не по сезону –
мне есть куда спешить с моей войны,
из жаркой обезлюдевшей страны –
к тебе спешить потерянным Ясоном.

Дождись меня, не глядя в календарь,
уже не важно, март или январь –
шторма морские всё переиначат.
От Посейдона Кроносу дары:
кадушки пересоленной икры –
как будто мать-треска по детям плачет.

Не заходи за пенную черту –
за ней седое море прячет ту,
какой была ты до моих поминок –
поспешных, да – теперь ты поняла,
как гибели противятся тела, 
лишённые далёких половинок.

Не верь моим друзьям, не верь родным –
я опоздал погибнуть молодым.
Войду в наш дом, товарищей оплакав,
скажу: «война – страшнейшее из зол».

Неси меня домой, мой друг Эол.
И пусть не будет в небе страшных знаков.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Вот и всё, теперь легко и просто,
позади упрёки и обиды.
Светом и теплом пропитан воздух,
изгороди лозами обвиты.

Ты – перо, парящее над бездной.
Дети знают: чудо – в перьях. То есть
просто жди на станции «Воскресной»
из небытия прибывший поезд.

Плачь, реви – сейчас уже не страшно,
Здесь никто за слёзы не осудит.
Страх ушёл, остался в дне вчерашнем
чернотой в невымытой посуде.

Вот же люди – копят, запасают.
А уходят без единой вещи…
Вечность, друг, – нагая и босая.
Вот и поезд. В добрый путь. До встречи.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Пусть на листе не кровь – чернила,
но лёгкий лист огню скормив,
ты чувствуешь, как защемило
в груди, как ум тоской затмило – 
и на один короткий миг
из пламени взлетает «верь мне»
и невесомым мотыльком
стремится к приоткрытой двери, 
чтобы за ней, по крайней мере,
уже не помнить ни о ком.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Под мостом вода зелена.
Под мостом даже рыбы не ведают, что вина
наказуется не усердием рыбака,
но нимфой, роняющей мне «пока».

Под мостом
каждый миг разлуки идёт за сто.
Тонет всё напрасное, чем владел,
в колеблющейся воде.

И я стою на мосту,
на первом в Питере каменном
трёхпролётном мосту.

Контуженный или раненый,
я остаюсь на посту –
слушаю сплетни снующих рыб,
дожидаюсь нимфу,
пропускаю минуты сквозь кровь и лимфу.

И сердце моё в биении холостом
пульсирует над мостом.


@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
забудь ты галка садо-мазо
там сплошь убогие дрищи
ты казака себе с нагайкой
ищи

@темы: @стихи, @порошки

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Приснился мне страшный сон:
словно бы ранним утром, в седьмом часу,
когда черти мрачные ньюсы в наш мир несут, -
явилась ко мне известная поэтесса
за рукописью,
которая завалялась на антресоли.

И вот, не поев ни хлеба ни соли,
не попив даже чаю с плюшкой,
поэтесса во сне мне шепчет на ушко:
«Верни мне рукопись, тварь, верни,
не вернёшь - наступят последние дни,
заглохнут коллайдеры и компрессоры,
такой ужас, что не поднять лица,
не обернуться, не стать человеком снова».

Тут я припоминаю:
что-то там про профессора,
про дачу в Сосново,
про кабинет мертвеца.

Не в силах проснуться,
в ужасе шарю по антресольным полкам -
не то, всё не то:
про совхоз, про стиптиз, про волка...
Где ж про Сосново?
А вот же, нашлось, нашлось!
Мир спасён, всё кончилось хорошо.

Но гостья немедленно растопила печку,
и давай кормить её этим чтивом,
нервно ходить по комнате,
жечь-палить все листы подряд.

«Вы автор, вы вправе, конечно -
замечаю я ей учтиво, -
но только знайте:
некоторые рукописи не тонут и не горят».

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Мадемуазель Смерть – такая странная дама.
Приглашает на танец не тех, кого надо бы,
а тех, кто указан в дантовой накладной.

Мы были друзьями, наивными и патлатыми,
читали Фроста и Бродского,
куролесили в выходной.

Но он писал волшебные пьесы,
когда я пил мерло с подружками,
он сочинял сценарии,
когда я в общаге тусил.
У нас были общие бесы,
но с разными погремушками,
и розы в наших гербариях
пахли разно.

В расцвете сил
каждый думает о бессмертии
как об успешно сданном экзамене –
вытащил удачный билет,
улыбнулся, и ставят «отл».
Но надежды часто нам лгут, и не верьте им –
наказание
за беспечность зависит от случая, от
неважных, в сущности, мелочей:
с какой ноги встал, дала ли с утра подруга.
И владелец таланта теряет всё вообще,
а я продолжаю бежать, как пони по кругу.

Мой друг, очарованный звёздным небом,
не вынес ужасов двадцать первого века,
не нашёл в себе кесаря, как не нашёл и Бога,
хотя (я знаю) пытался.
Оставил другим суету и шум.
Сел в уходящий в вечность троллейбус
и уехал.

А я остался.
И теперь слезами пишу.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Неси меня, полуночный трамвай,
по улицам заснеженным и зыбким.
Свети прохожим ламповой улыбкой,
приют озябшим девушкам давай.

Спеши по рельсам, искорки роняй,
будь смыслом для кондукторши усталой.
Припомни всех – кто был, кого не стало –
не плача, не жалея, не браня.

В предновогодний город, в чудеса
обыденностью скрытые до срока,
плыви ковчегом, бережно и строго,
сверяй свой путь по нашим адресам.

Вези нас к Петропавловке в ночи,
где бой курантов слышен ежечасно.
Неси сквозь тьму счастливых и несчастных,
и по мостам приветно грохочи.


@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Пепелищем горьким бредя к святыням,
вспомни братьев – правда ли нужен ты им?
Им бы только благость, алтарь да свечи
до последних дней, до утраты речи...

Запоют юродивые волхвами:
«Не тимошка Бог, он следит за вами».
Вековечный бан за духовный вывих:
«Возлюбите ближних, не ели б вы их».

«Аз есмь царь, а вы токмо божьи воши» –
человечья глина в сакральный обжиг.
«Сберегая древо, рубите сучья:
не по духу сын, а отродье сучье».

«Кто читал Ристотеля – сядет на кол».
Дурачок Антипка на дыбе плакал.
«Окормленны души не знают ада,
не видали счастия – и не надо».

Но когда Господь призовёт к ответу –
каждый будет мямлить про веру эту:
мол, грешил и каялся, не взыщи же.

Только суд всё ближе.
Всё ближе,
ближе.

@темы: @стихи