Ушло письмо в далёкий Престон Кампус. А в Петербурге - пять часов утра. Ночь отступает, светлая пора уж близится. Я выключаю лампус. Я складываю тёплый ноутбук, как книгу, что читал на сон грядущий. И новый день, на смену тьме идущий, встречаю здесь, как тишь встречает звук.
Cложив две жизни, вычитай обид унылые издержки, своди сердечные счета, и над отчётами не мешкай. Я слишком много задолжал, и ты мой долг едва ли спишешь - меня на годы умножай, и добавляй в таблицу выше. В оплату давних векселей прими счастливые билеты, дели удачи веселей на летних радостей приметы. И наш роман на свой манер в дневник записывай подробно - математический пример, и результат в ответе дробный. Пусть эти дроби сохранят впечатанный числитель-память, когда решишь простить меня, и в знаменателе оставить.
В непроглядную темень свой взгляд уставив, вдруг поймёшь, что глаза навсегда устали, если зрительным нервом не ловишь вспышку, как безглазая кошка плясунью-мышку.
Над кварталом архангел трубой поводит, но народ на беззвучном по новой моде, или просто не могут на суд явиться ни истец, ни ответчик, ни третьи лица.
Не мишень уже, и не хмурый снайпер - только тень от судорог в битом скайпе. Только голос, слышимый по фрагментам. И другого Бога отныне нет нам.
По мостам и тоннелям кортеж промчится - Где твой выкормыш Рем? - расскажи, волчица. И который Рим будет здесь по счёту? Не хотел, но надо. Простят, да чо там.
Купола повыше, в оклады лики - невеликий прайс ради дел великих. Санкционный сыр доедают мыши. Пусть трубит архангел, но чтоб потише.
проникающий в окна свет запускает день те кто ищут ответ видят смысл в дождевой воде я бы мог говорить и слушать но ты так спишь что постичь твою душу способна лишь эта тишь
я касаюсь тебя рукой и руке тепло то что звалось рекой утекло уже утекло мы наги словно глупые звери лежим в ничём ты прижмёшься ко мне я подставлю тебе плечо
оттого что нет воли с химерами воевать мы отставили боль и войне предпочли кровать в этом заспанном волшебстве и затем везде проникающий в окна свет запускает день
Всё забудет, за письма дурацкие извинит (запечатал в конверт и последнее отослал ей). Золотое колечко подпрыгивает, звенит в переулочках угличей, рыбинсков, ярославлей.
Размывая ненастье, к которому так привык, из родства на раз-два утекает вся кровь-водица. Кто юнцом захлебнулся в холодной любви Невы, тот едва ли ревнивице Волге в мужья годится.
Где-то вдовы-вороны клюют городскую тьму, закатилось колечко под чей-то чужой порожек. Сердце бьётся ровнее, и снова верно уму. Память дорого стоит. Забвенье - стократ дороже.
Сентябрь шуршит листвою и листами календаря. И близки холода. Но нет - веками, днями и часами нельзя измерить то, что вдруг в глаза обычным утром бросилось случайно: здесь листьев пламя, неба бирюза - всему свой срок.
О, нет, – не Рок, не Фатум, лишь сомнений долгие мгновенья. Мой конь летит в ночную тишь неслышной миру бледной тенью. Я – всадник, целое с конём на время скачки через вечность. Но больше я нуждаюсь в нём, чем он во мне. Земли конечность не вызывает страха в нас. В иные, странные пределы ведёт дорога в этот час. Мой иноходец то и дело звенит хрустально подо мной. И сам я стал – безликий призрак. Мы отражаемся в иной, чужой реальности, и близок уже лимонный диск луны, и звёзды ясно нам сияют. Слова отныне не важны и не нужны. Навеки тают мои сомнения во мне. И от Нормандии далёкой в ночное небо на коне Я мчусь сияющей дорогой.