Куда подале от столицы, за много вёрст от стен Кремля, мне посчастливилось родиться. Пусть скудна невская земля, но в ней ещё довольно силы рождать героев и богинь. От колыбели до могилы, поверх болотистых пустынь, летит напев прекрасный, тихий, и Питер внемлет волшебству. И чаек сумрачные крики нестройным хором в тон ему звучат над крышами предместий - моя история любви не знает ревности и мести, и не замарана в крови. Позволь мне стать твоим героем на время чтения стиха - перед тобою в небе строем пройдут дожди и облака. И город мой, как ветер, юный, тебе доверит свой секрет. И перспектив изящных струны озвучат шёпот тёмных лет, от нас ушедших безвозвратно. Лишь только в памяти они грохочут эхом многократным, и слышны только нам одним. О, время, городу и миру несёшь ты праведную весть: не должно в бурю прятать лиру, лишь в ней спасение и есть. На землях синеглазой чуди, от века жившей меж болот, произросла мечта о чуде, и императорский оплот вознёсся к небесам из грязи, и камнем топи замостил, и в кружевах чугунной вязи меня на счастие крестил. Но тучи плыли слишком низко, а ветер снег с дождём месил. И я поверил: небо близко. Пусть даже нет у неба сил смирить в нас ненависть и страхи, и удержать людей от зла. И тень извечной русской плахи по мостовой ко мне ползла. И звался песней стон кандальный, и пили горькую впотьмах. И звон унылый поминальный гудел в полуденных церквах. И вместе с тем - парадный, светский, как джентльмен английский, прям, линейкой лёг до лавры Невский. И от улыбок здешних дам я млел в любое время года. А ветер - ревновал и ждал момента. Часто в непогоду он уносил мой зонт в канал Екатерининский. Возможно, что ветер злился неспроста: я вслух ругал его безбожно, шагая, что твоя верста по лужам, под ноги не глядя, и строго ветра супротив. Порой ещё, забавы ради, себе насвистывал мотив тобой любимой «Орландины» (как жаль, что Хвост покинул нас...) И мнились дивные картины - сплетенье рук, сиянье глаз, и башмачки со стуком на пол, и воск слезами с ночника. Ах, как немного всё же надо для сочинения стиха! Но что стихи... Поэмы жизни куда правдивее моих. И пусть несладко жить Отчизне, по мне – прекрасен каждый миг. Смотри, мой ангел, как прекрасны, как грациозны и просты сквозь сумрак видные неясно - ограды, лестницы, мосты. В реке расплавленные тени полночных жёлтых фонарей чуть слышным плеском о ступени шептали: помни лишь о ней. Её одну зови во мраке, и даже в мыслях с нею будь. Оставь печаль, забудь о страхе. Всё обойдётся как-нибудь. Не жди намёков и признаний, не будь навязчив и угрюм. И чувствам не ищи названий, не то зайдёт за разум ум. Будь честен с нею и спокоен, и не трещи о пустяках, будь каждый миг её достоин, согрей её в своих руках. Не ври, что знаешь всё на свете – не вышел умник из тебя. И не сиди на парапете, в руках ушанку теребя - неровен час, примёрзнешь к камню, и станешь хром и неказист, как в дым упившийся недавно фанат «Зенита», гимназист. Под эти каверзные речи я закурил, оторопев: я с музой жду желанной встречи, а тут такое... Нараспев дают советы мне не к месту. Неужто пьян настолько я? Да, не моя богиня трезвость, но и сейчас хранит меня моя возлюбленная муза. Подите прочь, учителя! Я сам два года как из ВУЗа, не вам теперь стращать меня ни хромотою, ни уродством. А что до правильных манер, то я не силюсь благородством кичиться, я не пионер. Пойду-ка я домой, пожалуй, и спать залягу, и во сне свой разум распрягу усталый. И муза явится ко мне.
Мой дивный ангел, я не волен тебя о милости просить, и пусть я клоун, а не воин, но я влюблён, и эта нить меня уже с тобой связала, и силы нет её порвать. И даже дня мне слишком мало, и неохота засыпать тебе не молвив «Доброй ночи». Прости мне строчки невпопад. Пусть дни темнее и короче, зато часы взаймы у ночи беру. И капля камень точит.
Есть в тебе что-то от тьмы и от сумерек, что-то такое, что тянет за край, что-то, что в душах рождает безумие, что-то, что шепчет: не рай выбирай.
Я не герой, да и ты не красавица, спящая в тёмном зловещем лесу - не обещай ничего, что останется, и, может быть, я тебе принесу
новые песни, и сдачу со смелости, страшные сказки, и шёпот травы. Всё получилось не так, как хотелось бы, всё получилось не в радость, увы.
Эти подмостки из дружеской зависти так ненадёжны, не ступишь ногой. Я уходил чёрным ходом беспамятства, бросив тебя на морозе нагой.
Я никогда за тобой не ухаживал, просто мы встали в одну колею. На полпути из пустого в неважное я обменял свою жизнь на твою.
Просто ты снова меня не дослушала, мне не поверила, вышла за дверь. Так из плохого ты выбрала худшее - всё бы могло быть иначе, поверь.
Всё обернулось обыденно-сумрачным: замуж, побои, две детки, развод, новые слёзы, квартиры посуточно, друг на неделю, неврозы на год.
Всё наложилось, как калька на рукопись: почерк подделав, не станешь умней. Можешь - сражайся, не хочешь - в Неве топись. Жизнь перед нами, и мы перед ней.
Я ведь и сам не по части участия, вместо эмпатии - доски и жесть. От междометий до деепричастия - только ошибки, и всех не учесть.
Не угадать, где соломка подстелена, горло болит, и колени в крови. Выгоды нет ни в душе и ни в теле нам.
Ах, Вишенка, ну что же ты грустишь? Вот новый год, вот новые надежды. Жизнь та же самая, но прежние одежды досадны ей. И слову внемлет лишь молчание. Не жди чудес от Неба. Дыши как дышится. Пиши себе стихи. Пусть мысли будут ясны и легки. Сверкай, свети в сети бездушной web'a
Не дружили, не ждали, не верили, не кричали из окон приветственно. Как отдельным аршином измерили, так и знать не знали, естественно: что наружное, что подкожное, что сокрытое-сокровенное, что ненужное, что подложное - не друзьям, дневникам, наверное, доверялось. А чтобы первыми их не били - смотрели в сторону. И смотрелись мышками серыми. Только позже, почти что поровну рассчитались на девочки-мальчики. Но остались повадки прежние - и сжимались в карманах пальчики в кулачки, и в объятья нежные до конца/до венца не верилось: слишком много тепла потеряно по пути, растряслось-рассеялось где нечаянно, где намеренно.
Мы все бываем печальны, привычна, видно, печаль нам. Кофейны полдни и чайны, но сердца трепетен ход. И всё, что мы не сумели постигнуть, вычислив мели и рифы в этом апреле - не сможем и через год.
Кошмары женщинам снятся, и часто женщины злятся. Они устали сражаться напастей всех супротив. Растут и радуют детки - юны, как гибкие ветки. Но дни покоя так редки, а в буднях - сплошь негатив.
От лука слёзы полезны. Мужчины порой болезны, в такие сверзятся бездны - не муж и не друг, а вдруг? Но, знать, не по Эльзе кольца: умельца от богомольца не враз отличишь. И польза не вместится в Outlook.
Песня эта полюбилась ему ещё в юные годы, но сейчас бретонские крестьяне пели её, безбожно фальшивя, и безо всякого выражения.
Эжен Сет
Утро настигает Полину внезапно из-под сомкнутых век. Память послушно возвращает обратно каждый прожитый век. Алые одежды не скрывают безупречную линию плеч. Время для Полины только сон и ожидание предсказанных встреч.
И каждый раз Полина ждет героя с обнажённым мечом. Её сложенные крылья трепещут в полумраке зеркал. И герой идёт, не чувствуя теней за плечом. Смерть находит героя, а герой находит то, что искал.
Полина знает все ответы на вопросы, знает кто и зачем. Она верит, что кошмары уйдут, и будут добрые сны. Она хранит скальпы принцев и обломки благородных мечей. Её серые глаза так невинны, так по-детски ясны.
Длинные ресницы опускаются в неясной тоске. Волосы струятся, словно змеи на горячем песке. Ночь вползает в окна, и ничто уже не может Полину отвлечь. Время для Полины только сон и ожидание предсказанных встреч.
И новые герои седлают своих верных коней. А Полина скучает, и всегда безумно рада гостям. Иногда я посылаю ей письмо и вспоминаю о ней. Мы оба знаем, как опасно предаваться любовным страстям.
(Ремейк текста Ильи Кормильцева. Музыка: Вячеслав Бутусов)