неча на роршаха пенять, если vanish палёный
А следом умер Артём.
Неделю бухал и бредил,
дрался с призраками,
ходил со тьмой на лице.
И мы, и соседи,
что знали Тёму,
не вмешивались, привыкли,
и только в самом конце,
когда уже стало страшно -
скрутили его,
отпоили чаем,
отвели домой,
уложили спать.
Тёма буянил, а мы кричали
многоэтажно -
откуда нам было знать
чем всё закончится.
Утром его вынули из петли,
уже холодного,
навсегда притихшего,
неживого.
Содрогнулись,
но слёзы никто не лил -
ни слова лишнего,
ничего такого.
Двадцать лет всего,
и не стало нашего Тёмки.
Словно сказал «все вон»
и не дал никому войти
в свою безвыходность,
в заплутавшей души потёмки.
Неделю бухал и бредил,
дрался с призраками,
ходил со тьмой на лице.
И мы, и соседи,
что знали Тёму,
не вмешивались, привыкли,
и только в самом конце,
когда уже стало страшно -
скрутили его,
отпоили чаем,
отвели домой,
уложили спать.
Тёма буянил, а мы кричали
многоэтажно -
откуда нам было знать
чем всё закончится.
Утром его вынули из петли,
уже холодного,
навсегда притихшего,
неживого.
Содрогнулись,
но слёзы никто не лил -
ни слова лишнего,
ничего такого.
Двадцать лет всего,
и не стало нашего Тёмки.
Словно сказал «все вон»
и не дал никому войти
в свою безвыходность,
в заплутавшей души потёмки.