неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Они приходят, плащи их застёгнуты и зловещи.
Взгляд уклоняется, слово бежит от вещи,
имя – от должности, звания, ранга, чина.
В ничтожные поводы прячет себя причина.
Почему я?
Почему меня?
И за что мне?
Сердце стучит,
как шахтёр, заваленный в штольне.
Мысль непроизносима,
во рту горчит.
Генная память сигналит – замри, молчи.
Пророщенный страх, наследник инсомний,
вкрадчиво шепчет: ты вспомни, вспомни –
влюбился, напился, и всё растрепал, конечно,
у Дома Кино, под вискарь в темноте кромешной.
Кому ты давал читать дневники Алисы?
Если спят кошки – из леса приходят лисы.
Мышата дрожат, как телята вблизи ножа.
Мышиными судьбами лисы не дорожат.
Гости в плащах поднимаются по ступеням:
стихает смех, обрывается чьё-то пение.
Первый этаж словно вымер,
за ним второй,
третий.
Куда тебе, мышь, воевать с горой?
Раздавит и не заметит.
Гости в плащах заполняют дверной проём,
входят, как страшные новости в бедный дом.
Держатся каменно,
монолитно,
веско.
Соседка в окне напротив задёргивает занавеску.
Стыдный холод внутри превращается в белый жар.
Ты стоишь, распрямившись: не сдался, не убежал.
Ты уже не будешь бояться их никогда.
И недавняя мышь неожиданно говорит:
Господа,
вспоминайте,
чему вас учили в школе.
Там в коридоре коврик –
вы бы вытерли обувь, что ли.
Взгляд уклоняется, слово бежит от вещи,
имя – от должности, звания, ранга, чина.
В ничтожные поводы прячет себя причина.
Почему я?
Почему меня?
И за что мне?
Сердце стучит,
как шахтёр, заваленный в штольне.
Мысль непроизносима,
во рту горчит.
Генная память сигналит – замри, молчи.
Пророщенный страх, наследник инсомний,
вкрадчиво шепчет: ты вспомни, вспомни –
влюбился, напился, и всё растрепал, конечно,
у Дома Кино, под вискарь в темноте кромешной.
Кому ты давал читать дневники Алисы?
Если спят кошки – из леса приходят лисы.
Мышата дрожат, как телята вблизи ножа.
Мышиными судьбами лисы не дорожат.
Гости в плащах поднимаются по ступеням:
стихает смех, обрывается чьё-то пение.
Первый этаж словно вымер,
за ним второй,
третий.
Куда тебе, мышь, воевать с горой?
Раздавит и не заметит.
Гости в плащах заполняют дверной проём,
входят, как страшные новости в бедный дом.
Держатся каменно,
монолитно,
веско.
Соседка в окне напротив задёргивает занавеску.
Стыдный холод внутри превращается в белый жар.
Ты стоишь, распрямившись: не сдался, не убежал.
Ты уже не будешь бояться их никогда.
И недавняя мышь неожиданно говорит:
Господа,
вспоминайте,
чему вас учили в школе.
Там в коридоре коврик –
вы бы вытерли обувь, что ли.
Порой обстоятельства времени и места нельзя изменить, увы.
Но человеком-то всегда остаться можно, верно?
Но здесь всётки не про "нахамить напоследок", а про самоуважение.
Слабое утешение всегда чуть лучше отсутствия оного.
А если тебе в ответ по морде? Многого ты добился? Или если даже вытрут ноги, но потом далее по сценарию? Не сильно понимаю этот вот момент. В окно выйти - понимаю, а это - чёта нет.
И вообще почему-то вспомнилось "А перед смертью - про Катюшу спеть".
И говоришь себе: ну вот пока не до такой я степени оскотинился всётки.
А нет, уже до такой...
А смерти тогда словно бы и вовсе не было. Теперь всё иначе.
И в окно нельзя, ведь нельзя же этих чудовищ забесплатно радовать.
Пусть заплатят, суки.
А вот жить и каждую секунду бояться - это не жизнь, а просто адище эвридэй.
бог есть причислили к поэтам
когда нас пиздили менты
один устал сказал пстырняки
фетЫ
сохранять достоинство трудно, но без него совсем какая-то пропасть - смотря чем готов за это платить. Т.е. смотря какой выбор, в реальности, у тебя есть - сохранить что-то важное, или достичь чего-то важного, ценой потери достоинства, или все равно не сохранить и не достичь.
И в окно нельзя, ведь нельзя же этих чудовищ забесплатно радовать. - + 1.
Шутка в том, что мой прадед по матери - отец моей бабки - так и был убит. Т.е. они были поляки, родители моей бабки, и в 1920-х - начале 1930-х колесили по Смоленщине, из деревни в деревню, пока глава семейства, обладая характером неуживчивым и заносчивым, ни переругивался со всем "местным быдлом", и не становилась пора смазывать лыжи, пока не донесли властям (подробности, какие контры он с ними имел, или просто считался бы "подозрительным элементом", будучи польским дворянином, по происхождению - не знаю). В общем, в какой-то день таки доигрался (бабке моей было тогда то ли 6 то ли 7 лет, дело было на ее глазах, она запомнила). Т.е. пришли. Он открыл - со словами "Я дворянин и не разговариваю через дверь, но я вас сюда не звал, поэтому дальше вас не впущу". В общем, дальше краткая словесная пикировка - и в него разрядили. Огнестрел. Сполз по стене, на глазах жены и дочери.
Коих, впрочем, оставили в покое, ибо оказались вынуждены "заминать самосуд". Т.е. по суду, даже самому краткому и "полевому", статус "врага народа" не получил, т.к. был раньше убит "по беспределу", так что, вышло "по беспределу". Так что, жене и дочери дали уехать. Что мог, он для них сделал - погиб так, чтобы их таки без этого статуса оставить. Если уж прожил, так сказать, не чересчур плодотворно.
В какой-то степени с лирическим вашим героем пересекается. Хотя, мышью он тоже не был, судя по тому, что бабка о нем помнила. Характер имел вспыльчивый и вздорный
читать дальше
Ну потому что глюк такого же типа, мне каж)))
Я думаю, что всё это к тебе иметь отношения не будет.
Оба моих деда со Смоленщины, и как-то вдруг близко мне всё это.
И Юля без юбки жёстко всё изложила. Но я верю в этот смех сквозь слёзы.
Ирония и на краю ямы делает человека лучше.
Спасибо тебе, спасибо.
Оба моих деда со Смоленщины, и как-то вдруг близко мне всё это. - судьба какая-то
Интересно, чем именно Смоленщина тогда, в те годы, притягивала людей, которые не были ее уроженцами. Там было легче потеряться?..
Или ваши просто уроженцы?
Оба они не из гордых шляхтичей, а из бедных и многодетных крестьянских семей. - в итоге, равно хреново оказалось всем. И одним, и другим.
По отдельным "проговоркам и упоминаниям", знаю эту часть детства бабки (она начала 1920х годов рождения, точно не знаю, когда именно, она прямо говорила, что ее дата рождения в документах действительности не соответствует: потеряв мать, в эвакуации, т.е. осиротев, она "потеряла" документы, - может, даже и без кавычек, - и получила новые документы, с другими данными, воспользовавшись военным бардаком). Когда вот так катались от деревни к деревне, селились, пока папа со всем окружающим "быдлом" не переругается, ибо "глаза б гордого шляхтича на всех них не смотрели", тогда опять уезжали
Вот она в свои 5 и далее лет - и ездила в город, решать все "взрослые дела".
Потом, до самой смерти от голода зимой 1942 года, в эвакуации - ее мать все время боялась "Караганды". Т.е. тоже долго на одном месте не задерживались, несмотря на то, что "главный буян и смутьян" уже ушел в Край Вечной Охоты, так сказать. Так что, что было реальной причиной таких странствий - неуживчивая натура прадеда, или вечный страх его жены - тоже вопрос открытый.
Так что вот, "фсем плохо". Шляхтичам тоже.
плохие времена рождают сильных людей, которые начинают убивать и грабить других людей, а выжившие жертвы становятся сильнее и убивают в ответ - я ж "дитя 1990х". Т.е. тот, кто вышел в самостоятельную жизнь в 1992 году. Мне это органично. Т.е. "не пугает". Типа, такова жизнь.
Сейчас смотрю на множество людей, которых события с февраля 2022 г. "подкосили", типа, во что превращается мир, мир сходит с ума, обоже!.. - и поневоле усмехаюсь: милые дети мирных времен, мир просто возвращается на круги своя. Спросите ваших родителей, а то и дедушек-бабушек, если кто еще жив, они вам подтвердят. Он всегда таким был. Просто ваше затянувшееся детство кончилось.
В Питере в 2024-м реально не хватает воздуха.
И я думаю, что я ее понимаю. У меня сейчас тоже такой период в жизни, когда по моим темам мне поговорить совершенно не с кем, и это тоже "не хватает воздуха"; в чем-то даже хорошо, что в отроческие годы имела ту же проблему - иммунитет некоторый сформировался, это состояние ни к чему тяжкому не приводит.