неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Пока в тайге деревья валим мы,
и селфи делаем без ретуши –
нас счастье штырит, точно валиум,
которого в медпункте нет уже.
Двадцатый год нас душат санкции,
и рутырнет изъеден ботами.
Ржавеют поезда на станциях,
но телепорт пока работает.
За пять минут – хоть в Братск, хоть в Гатчину,
и даже миску гречки выдадут,
а чай и спички купим вскладчину,
ещё и скидка, если к выборам.
Нам надо сделать много важного,
бригадой трудимся и молимся,
а отдыхаем – дай Бог каждому,
по снилсу, паспорту и полису.
Конечно, водка хуже прежнего,
в бараках серых стены голые,
но не застойно, как при Брежневе,
и, как при Ельцине, не голодно.
Дожить бы до далёкой пенсии,
от счастья вечного не хмуриться,
и – телепорт на Солнце с песнями
про «адрес мой – не дом, не улица».
и селфи делаем без ретуши –
нас счастье штырит, точно валиум,
которого в медпункте нет уже.
Двадцатый год нас душат санкции,
и рутырнет изъеден ботами.
Ржавеют поезда на станциях,
но телепорт пока работает.
За пять минут – хоть в Братск, хоть в Гатчину,
и даже миску гречки выдадут,
а чай и спички купим вскладчину,
ещё и скидка, если к выборам.
Нам надо сделать много важного,
бригадой трудимся и молимся,
а отдыхаем – дай Бог каждому,
по снилсу, паспорту и полису.
Конечно, водка хуже прежнего,
в бараках серых стены голые,
но не застойно, как при Брежневе,
и, как при Ельцине, не голодно.
Дожить бы до далёкой пенсии,
от счастья вечного не хмуриться,
и – телепорт на Солнце с песнями
про «адрес мой – не дом, не улица».