неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Жадно любили друг друга, как дым вдыхали.
Не различали ни статусов, ни регалий.
Забывали про сон, и на службе не появлялись.
Не печатались в глянце, но сами были как глянец.
Не ходили в разведку, не съели по пуду соли.
Забирались, как дети, на тёмные антресоли.
Выбегали из книжных пожаров в стихах и саже.
И понять, отчего это так – не пытались даже.
Гладили сфинксов и белого муми-тролля.
Не выбирали пьесы, костюмы, роли.
Критики морщились, ныли, писали «гнать их».
А мы улыбались: «Хотели абсурда? Нате!»
Стрелки в часах замедлялись и замирали.
Мы зависали над солнцами и мирами.
Вентилятор-карлсон ворчал и вращал пропеллер.
Снайперы вызвали ночь и «Бу-бу» пропели.
Не различали ни статусов, ни регалий.
Забывали про сон, и на службе не появлялись.
Не печатались в глянце, но сами были как глянец.
Не ходили в разведку, не съели по пуду соли.
Забирались, как дети, на тёмные антресоли.
Выбегали из книжных пожаров в стихах и саже.
И понять, отчего это так – не пытались даже.
Гладили сфинксов и белого муми-тролля.
Не выбирали пьесы, костюмы, роли.
Критики морщились, ныли, писали «гнать их».
А мы улыбались: «Хотели абсурда? Нате!»
Стрелки в часах замедлялись и замирали.
Мы зависали над солнцами и мирами.
Вентилятор-карлсон ворчал и вращал пропеллер.
Снайперы вызвали ночь и «Бу-бу» пропели.