неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Был бы мой чердак не набекрень,
хрен бы я писал стихи, ребята.
Бозна где герань, а где сирень,
где какая юбочка помята.
Всем плевать, и слюни в потолок –
правду-матку режут не ножами.
Лифт в пентхаус девок уволок,
мало ли, что кнопку не нажали.
Рыбаки закинулись ухой
мимо славы, выслуги и денег.
Ты, Петрович, с пятницы бухой,
а уже, гляди-ка, понедельник.
Не гадай, цыганка, мне на фарт,
мой король любую даму кроет.
Был февраль – настал бессрочный март.
Грекам обнулили визы в Трою.
Поздно брить Будённому усы,
даром что при деле и на воле.
Это ж МХАТ, Петрович, здесь не ссым.
Видишь, Станиславский недоволен.
Вот же ты нахрюкался, дурак.
Если арестуют, то за дело.
Жги, люби гусей, кричи ура,
делай всё, что дурь твоя хотела.
Девки из пентхауза назад
едут, как из рая ангелицы.
Протирают красные глаза,
понимают, что не отбелиться.
Три сестры – Халява, Хтонь и Хрень –
обжились и сад вишнёвый пилят.
Был бы мой чердак не набекрень,
я б не пил, как мы, Петрович, пили.
хрен бы я писал стихи, ребята.
Бозна где герань, а где сирень,
где какая юбочка помята.
Всем плевать, и слюни в потолок –
правду-матку режут не ножами.
Лифт в пентхаус девок уволок,
мало ли, что кнопку не нажали.
Рыбаки закинулись ухой
мимо славы, выслуги и денег.
Ты, Петрович, с пятницы бухой,
а уже, гляди-ка, понедельник.
Не гадай, цыганка, мне на фарт,
мой король любую даму кроет.
Был февраль – настал бессрочный март.
Грекам обнулили визы в Трою.
Поздно брить Будённому усы,
даром что при деле и на воле.
Это ж МХАТ, Петрович, здесь не ссым.
Видишь, Станиславский недоволен.
Вот же ты нахрюкался, дурак.
Если арестуют, то за дело.
Жги, люби гусей, кричи ура,
делай всё, что дурь твоя хотела.
Девки из пентхауза назад
едут, как из рая ангелицы.
Протирают красные глаза,
понимают, что не отбелиться.
Три сестры – Халява, Хтонь и Хрень –
обжились и сад вишнёвый пилят.
Был бы мой чердак не набекрень,
я б не пил, как мы, Петрович, пили.