неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Дева была опоена маковым молоком,
Старшие удалились, оставив её на камне.
Дева теперь не помнила - ни о чём, ни о ком.
А я всё пытался вспомнить - зачем мы так? Да куда мне...
Старшие говорили: не нам обычай менять.
Старшие говорили: без жертвы не будет мира.
Старшие всё бубнили, но словно не для меня.
И всё во мне было тускло, обидно, больно и сыро.
Каждый девятый месяц, бессчётно много веков,
мы вновь выбирали деву, и в срок отдавали Богу.
Порой с недобрым оскалом, порой безвольно, легко.
И Бог, обагрённый кровью, народ наш после не трогал.
Настало страшное утро, и Старший к сестре моей
пришёл и сказал: готовься, ты избрана лечь на камень.
Сестра очистилась в море, сестре приказали: пей.
Сестру умастили маслом, сестра попрощалась с нами.
Бог двигался от заката - чужой, непривычный звук.
Как будто бы лязг пластин, как будто бы стук по камню.
Сестра расправила крылья, и дрожь прошла по хвосту.
Я рвал когтями кустарник, я скалил пасть, да куда мне...
Наш Бог был высок и страшен, а зверь его быстроног,
и пика - длиной как древо на третий цикл после всхода.
Сестра забилась в испуге, но спрятанный в панцирь Бог
вознёс над ней острие, и принял жертву народа.
Тот камень пропитан кровью - я был там потом, я смог.
Из каждой трещины дева ревёт, голосит и плачет.
И самый древний из Старших - слепой и безумный Кхогг
поведал мне, как когда-то всё было совсем иначе...
Старшие удалились, оставив её на камне.
Дева теперь не помнила - ни о чём, ни о ком.
А я всё пытался вспомнить - зачем мы так? Да куда мне...
Старшие говорили: не нам обычай менять.
Старшие говорили: без жертвы не будет мира.
Старшие всё бубнили, но словно не для меня.
И всё во мне было тускло, обидно, больно и сыро.
Каждый девятый месяц, бессчётно много веков,
мы вновь выбирали деву, и в срок отдавали Богу.
Порой с недобрым оскалом, порой безвольно, легко.
И Бог, обагрённый кровью, народ наш после не трогал.
Настало страшное утро, и Старший к сестре моей
пришёл и сказал: готовься, ты избрана лечь на камень.
Сестра очистилась в море, сестре приказали: пей.
Сестру умастили маслом, сестра попрощалась с нами.
Бог двигался от заката - чужой, непривычный звук.
Как будто бы лязг пластин, как будто бы стук по камню.
Сестра расправила крылья, и дрожь прошла по хвосту.
Я рвал когтями кустарник, я скалил пасть, да куда мне...
Наш Бог был высок и страшен, а зверь его быстроног,
и пика - длиной как древо на третий цикл после всхода.
Сестра забилась в испуге, но спрятанный в панцирь Бог
вознёс над ней острие, и принял жертву народа.
Тот камень пропитан кровью - я был там потом, я смог.
Из каждой трещины дева ревёт, голосит и плачет.
И самый древний из Старших - слепой и безумный Кхогг
поведал мне, как когда-то всё было совсем иначе...
-
-
16.07.2020 в 19:01-
-
17.07.2020 в 13:20