неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Таможенник Верещагинъ не дозволяет мзду,
служит не ради денег, и даже не за звезду.
А контрабанду, тем временем, всё везут и везут -
меха-потроха-напёрстки, рыбий жир и мазут.
Как тут не опечалиться, как не выпить с утра?
павлины засрали садик, не лезет в глотку икра -
ни чёрная и ни… чёрная, и снова плачет жена
суженая-наречённая, бледна и напряжена.
А радиограммы сухо приказывают: терпеть.
И смотрит циничный Сухов, как из нагана смерть.
И волны солёны и жарки, и нет прохлады в душе,
и всё как трупу припарки, и дальше только хужей.
А ночью снятся покосы, и заливные луга,
и шелковистые косы, и тонкая в кисти рука.
Но утро сон выжигает, и снова долг и приказ.
И на волне поджидает усталый мирный баркас.
служит не ради денег, и даже не за звезду.
А контрабанду, тем временем, всё везут и везут -
меха-потроха-напёрстки, рыбий жир и мазут.
Как тут не опечалиться, как не выпить с утра?
павлины засрали садик, не лезет в глотку икра -
ни чёрная и ни… чёрная, и снова плачет жена
суженая-наречённая, бледна и напряжена.
А радиограммы сухо приказывают: терпеть.
И смотрит циничный Сухов, как из нагана смерть.
И волны солёны и жарки, и нет прохлады в душе,
и всё как трупу припарки, и дальше только хужей.
А ночью снятся покосы, и заливные луга,
и шелковистые косы, и тонкая в кисти рука.
Но утро сон выжигает, и снова долг и приказ.
И на волне поджидает усталый мирный баркас.