неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Во тьме проявляются - рельсы, вагон, дорога,
лихачи из "Газели" и размотанного "Пежо".
Проводник говорит мне: вас, людей, слишком много,
даже если захочешь - всех не убережёшь.
За окном проносятся чёрные полустанки,
на перронах призраки безмолвно чего-то ждут:
инженеры, врачи, работяги, нищие, панки -
потерянно смотрят на рельсовую межу.
Проводник сутул и немолод, щёки в щетине,
на запястье наколка - "аз есмь" и лучи звезды.
Радиоточка глухо хрипит "пощади их",
а он жёстким пальцем рисует на стёклах кресты.
Наконец, говорит раздумчиво, чуть прищурясь:
какого Иова вы так бьёте себя об мир?
Человек - он хрупкий, и твёрдости не ищу я.
Вот уволюсь, и вы останетесь там одни.
Но поскольку я опрометчиво подписался
любить вас, терпеть, воспитывать и спасать -
в этот раз я не высажу всех на конечной станции.
...и одометр "Пежо" откручивается назад.
лихачи из "Газели" и размотанного "Пежо".
Проводник говорит мне: вас, людей, слишком много,
даже если захочешь - всех не убережёшь.
За окном проносятся чёрные полустанки,
на перронах призраки безмолвно чего-то ждут:
инженеры, врачи, работяги, нищие, панки -
потерянно смотрят на рельсовую межу.
Проводник сутул и немолод, щёки в щетине,
на запястье наколка - "аз есмь" и лучи звезды.
Радиоточка глухо хрипит "пощади их",
а он жёстким пальцем рисует на стёклах кресты.
Наконец, говорит раздумчиво, чуть прищурясь:
какого Иова вы так бьёте себя об мир?
Человек - он хрупкий, и твёрдости не ищу я.
Вот уволюсь, и вы останетесь там одни.
Но поскольку я опрометчиво подписался
любить вас, терпеть, воспитывать и спасать -
в этот раз я не высажу всех на конечной станции.
...и одометр "Пежо" откручивается назад.