неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Коля назвался геем. Чисто чтоб не служить.
Жизнь оказалась злее - глиссады и виражи.
Били его гомофобы, лапали голубцы.
И, отбелиться чтобы, к девкам залезть в трусы -
стал он ходить в тельняшке и самогонку жрать,
Машку хватать за ляжки, матом иуд ругать.
Только в военкомате был голубой, как ель:
в стрингах и при помаде - новый призыв, апрель.
Ждал военком приказа геев пустить в распыл -
точит страну зараза, страшно за фронт... и тыл.
Но до поры, до срока, виду не подавал -
сев к содомитам боком, справки им выдавал.
Чуть откосив от долга (в долг у страны не брал,
тени и тушь на полку), Коленька глотку драл.
Сызнова петушился, с пафосом в словесах
клял-проклинал фашистов, стих про Донбасс писал.
Митинг, где дуры-лесбы взялись права качать
(эх, и на лесбу влез бы) бил-разгонял, крича
"Нет пропаганде вражьей! Верую в домострой!"
В церковь ходил, и даже Мизулину звал сестрой.
Стали его бояться. стали его уважать.
Коля в тот день разговлялся, мясо хавал с ножа,
и выпивший друг - ну надо ж! - хлопнул его по спине,
и Коля наделся на нож, и вскоре окоченел.
Очнулся - белые стены, и музыка - Вагнер? Бах?
И строгий старик, и дело 105-РВК в руках.
Неужто, каким-то чудом... Но дед обжёг, как огнём:
"Ступай Николай, отсюда. Мы пидоров в рай не берём".
Жизнь оказалась злее - глиссады и виражи.
Били его гомофобы, лапали голубцы.
И, отбелиться чтобы, к девкам залезть в трусы -
стал он ходить в тельняшке и самогонку жрать,
Машку хватать за ляжки, матом иуд ругать.
Только в военкомате был голубой, как ель:
в стрингах и при помаде - новый призыв, апрель.
Ждал военком приказа геев пустить в распыл -
точит страну зараза, страшно за фронт... и тыл.
Но до поры, до срока, виду не подавал -
сев к содомитам боком, справки им выдавал.
Чуть откосив от долга (в долг у страны не брал,
тени и тушь на полку), Коленька глотку драл.
Сызнова петушился, с пафосом в словесах
клял-проклинал фашистов, стих про Донбасс писал.
Митинг, где дуры-лесбы взялись права качать
(эх, и на лесбу влез бы) бил-разгонял, крича
"Нет пропаганде вражьей! Верую в домострой!"
В церковь ходил, и даже Мизулину звал сестрой.
Стали его бояться. стали его уважать.
Коля в тот день разговлялся, мясо хавал с ножа,
и выпивший друг - ну надо ж! - хлопнул его по спине,
и Коля наделся на нож, и вскоре окоченел.
Очнулся - белые стены, и музыка - Вагнер? Бах?
И строгий старик, и дело 105-РВК в руках.
Неужто, каким-то чудом... Но дед обжёг, как огнём:
"Ступай Николай, отсюда. Мы пидоров в рай не берём".