политрук несёт наган в благодатный гандистан зита ползает в ногах гита трёт интим-места на чапаевский заплыв сикхи едут к ганг-реке всех отвергнув и забыв яма с кали налегке водят мёртвый хоровод лучшей кармою трясут в смысле этого-того кобра мышкам честный суд пуль наганьих в головах не считает политрук власть советов на гоа вниз по смуглому бедру кровью в море-океан
pravda comes through handycam паки паки ты и я иже х*р увы стихам
Девочка-невеличка из Уёмска едет в Москву - с патронташем эмоций, с подсумком ярких хотелок. Путеводная мысль, как пуля, засела в её мозгу: разум всегда пасует, вистуют воля и тело.
И тогда она переходит, вместе с бледной юной весной, от фривольных частностей к серьёзной охоте в целом - с подствольным шармом и кротостью нарезной, и мощным оптическим на будущее прицелом.
Cложив две жизни, вычитай обид унылые издержки, своди сердечные счета, и над отчётами не мешкай. Я слишком много задолжал, и ты мой долг едва ли спишешь - меня на годы умножай, и добавляй в таблицу выше. В оплату давних векселей прими счастливые билеты, дели удачи веселей на летних радостей приметы. И наш роман на свой манер в дневник записывай подробно - математический пример, и результат в ответе дробный. Пусть эти дроби сохранят впечатанный числитель-память, когда решишь простить меня, и в знаменателе оставить.
Как холодна Березина... И как загадочна Россия, своим упрямством спасена!
Не вырвать варварство насильно из снежных душ людей её. А франкофонство здешней знати ни су не стоит наперёд: медведь опять заходит сзади, а что в камзол он разодет - так оттого не стал покорней. Спалить Москву! Поверьте, нет нигде народа вероломней. Не воевать, а ждать зимы – вот был их план. Морозный маршал имел терпение, а мы к нему на смерть шагали маршем. Кто выжил в Альпах и в песках Египта – лёг в снега навеки. Не пуля выла у виска, но ледяной картечью веки секла проклятая страна. И кирасиры в лёд вмерзали, и лишь нескорая весна тела от мерзлоты избавит. А это злое мужичьё? Кто с вилами, а кто с ружьишком из чащи пялятся дичьём, и скоро станут смелы слишком. Прочь, прочь от варваров бежать. Бог даст, успеют понтонёры уйти за нами с рубежа, где арьергард в каре развёрнут.
Нет, не Европа здесь, теперь я это знаю. За просчёты заплачено ценой потерь.
Страницу дня перевернув, назад оглянешься понуро: за витражом былых минут Петрарке чудится Лаура. Там память заплетает в стих влечений порванные нити, там всё - «прости и отпусти». Но в сонме смыслов и наитий - невидим и неразличим, ко тьме и свету равно близок, грядущий день, как пульс, звучит - в лаурах, гердах, элоизах.
В твоём саду цветёт миндаль, и я от счастья расцветаю, простым воробышком летаю, и крошек жду твоих - кидай! Весь мир уютен и пригож, весь сад для нас одних навечно. Принцессой милой и беспечной из лягушачьих мокрых кож изящно выскользни ко мне - и я, простецкий воробьишка, как обещала в детстве книжка, к тебе из травок и камней вернусь прекрасным дураком и пёрышки с ладошек сдую.
В лягушке разглядел звезду я, в твой сад наведавшись тайком.
Всё, всё прошло, теперь нам в небеса - лети со мной, легко и беспечально. Обыденности меркнут полюса, и колокол звонит для нас венчальный. Лети со мной, над городом кружи, от центра до далёких новостроек, пока есть голос петь домам чужим, и слух твой на прекрасное настроен. Лети со мной, пусть будет наш полёт над Стрелкой и над невскою волною - прощение, прощание моё.
В обновлённые сердцем апрели, во дни без ненастья, по привычке стремится душа, и, не ведая зла, белой птицей летит в облаках невесомого счастья. Всё уже хорошо, всё волшебно, зима уползла на несметные мили отсюда, весна ей на смену накатила зелёной волной и накрыла весь мир покрывалом надежд. И на вечную жизни арену вновь выходит любовь, как забытая песня в эфир.
Бог глядит в земную тьму. Дух противится уму. Над винилом спит игла. Ночь нежна, и ночь светла. И в иголку на постой шелкопряд вдевает нить. И стихов колпак пустой слишком тих, чтоб с этим жить. Эй, душа, себя не мучь, не ищи трудов взаймы. Стань легка, как лунный луч, и беспамятна, как мы.
Нигде не одолжить мгновений, ни у кого не взять взаймы. Равны ничтожество и гений в ловушке времени, и мы о суете секундной стрелки не смеем думать свысока - частицы времени так мелки, но твёрже стали. А пока мне былью не даёт согреться, и верить в небыль не даёт секунд биение о сердце, сердцебиение моё.
Ещё два стихотворения. Одно от москвички Неведомой зверушки. Другое от петербурженки Речной нимфы. Я люблю стихи Иры и Саши. Ничего с собой поделать не могу - нравятся )
Неведома зверушка (Molniya) АРАХНОМАНИЯ
Ручной паук пришел найти сюжет В людской тоске густой и непрозрачной.
При выписке шутил миляга-врач мой: «Здорового не вылечить уже, Хоть расшибись! Держите эпикриз, Старайтесь избегать воспоминаний. Я позвонил сегодня вашей маме, Она внизу. И вы идите вниз».
И я пошла.
Снаружи сыпал снег. С белесых стен обветривалась краска.
- Скажи, паук, ведь это не опасно, Прижиться в темноте, на глубине? Ведь не опасно? - черт, какой искус, Когда такой широкий подоконник! - Пантелеймон, гимнастика, лимонник. Поделим пополам недельный курс? Ты ничего не плел в своем углу, Твой вид меня ужасно беспокоил, Сухой паук среди больничных коек. Притворщик, клоун, восьмилапый лгун! Пойдем домой?
Ну, вспомни, Кто-то дал коробочку, ты ехал в ней на ватке, Снег шелестел, что мы не виноваты Ни в чем, ни в чем... Поверилось тогда, что это правда.
Снегопад утих. Твои полотна - сплошь мои портреты, Бесцветно-невесомые, при этом, В них больше жизни, чем у нас двоих В запасе есть. Плети за рядом ряд, А я поплачу рядом, тихо-тихо.
Из горьких слез родится паучиха И съест тебя!
Речная нимфа ОФЕЙНЯ
Там, где чайки клокочут над Литейным мостом, нескончаемой ночью вдох считают за сто. Там, где нимфы стареют и отстали часы, ледяных параллелей неприкаянный сын ждёт восторженных дочек у дворцовых колонн. Ящик выблюет почту, выдаст сдачу Харон. Развезёт нас без звука по привычным местам. В полуночную муку - я сама и ты сам. Только кофе и память, только память и грусть. Нас без счастья оставят, ну и пусть, ну и пусть... Нам в попытке недавней никуда не успеть. Как Лаэрт или Гамлет кормишь ранами смерть. Там, где слёзы офелий вмёрзли в невский гранит. Где над нашей кофейней буква К не горит.
Печальный пейзаж незнакомого мира: песчаные дюны, горячие скалы, и жуткое небо, сожженное кем-то - пристанище ангелов, первых из первых.
На вечных крылах цвета грязного снега они патрулируют мёртвую бездну. Они охраняют покой поднебесья, и каждый их день полон смысла и света.
Они навещают покинувших Небо, спустившихся жить на бесплодные земли. Они объясняют природу затмений, и логику смерти, и мудрость рождений.
И вновь исчезают с полуночным ветром. И их провожают напалмом и хлебом, любовью и гневом.
О, первые ангелы странного мира, вы так отрешенны, вы так безучастны. И так совершенны, и столь же несчастны - ваш путь ниоткуда ведет в никуда. Вы слишком стары, чтобы ждать новой эры. Вы слишком мудры, чтоб искать новой веры. И ваши поступки не требуют знаний, и ваши дела не имеют названий как ставшая паром вода.
Так просто судить, если нет оправданий, так просто молчать, если нет объяснений. Над городом реют пурпурные стяги, и тени столетий ложатся на стены.
И каждый из тех, кто несёт знаки Неба к неведомой нам за несчастьями цели взирает на спящих в измятой постели больного Адама и пьяную Еву.
Но реки горьки, как последние слёзы, и звери сбиваются в зимние стаи. И стаи идут по остывшему следу, по чёрной земле, как по первому снегу.
А мы закрываем ладонями лица, и вдруг понимаем, что нам это снится. Всё это лишь снится.
Как странно быть ангелом, мудрым и вечным - прощать там где нет ни прощенья, ни веры. Нести в мир печаль сверх отпущенной меры, и в названный час низвергаться с небес звенящим дождем из дюралевых перьев на головы тех, кто устал и растерян. И воем с холмов вас приветствуют звери, и вновь открываются души и двери посланцам потерянных мест.