прачечный мост

Под мостом вода зелена.
Под мостом даже рыбы не ведают, что вина
наказуется не усердием рыбака,
но нимфой, роняющей мне «пока».

Под мостом
каждый миг разлуки идёт за сто.
Тонет всё напрасное, чем владел,
в колеблющейся воде.

И я стою на мосту,
на первом в Питере каменном
трёхпролётном мосту.

Контуженный или раненый,
я остаюсь на посту –
слушаю сплетни снующих рыб,
дожидаюсь нимфу,
пропускаю минуты сквозь кровь и лимфу.

И сердце моё в биении холостом
пульсирует над мостом.

@темы: @стихи

---

предпочтительно

забудь ты галка садо-мазо
там сплошь убогие дрищи
ты казака себе с нагайкой
ищи

@темы: @стихи, @порошки

---

рукописи не горят

Приснился мне страшный сон:
словно бы ранним утром, в седьмом часу,
когда черти мрачные ньюсы в наш мир несут, -
явилась ко мне известная поэтесса
за рукописью,
которая завалялась на антресоли.

И вот, не поев ни хлеба ни соли,
не попив даже чаю с плюшкой,
поэтесса во сне мне шепчет на ушко:
«Верни мне рукопись, тварь, верни,
не вернёшь - наступят последние дни,
заглохнут коллайдеры и компрессоры,
такой ужас, что не поднять лица,
не обернуться, не стать человеком снова».

Тут я припоминаю:
что-то там про профессора,
про дачу в Сосново,
про кабинет мертвеца.

Не в силах проснуться,
в ужасе шарю по антресольным полкам -
не то, всё не то:
про совхоз, про стиптиз, про волка...
Где ж про Сосново?
А вот же, нашлось, нашлось!
Мир спасён, всё кончилось хорошо.

Но гостья немедленно растопила печку,
и давай кормить её этим чтивом,
нервно ходить по комнате,
жечь-палить все листы подряд.

«Вы автор, вы вправе, конечно -
замечаю я ей учтиво, -
но только знайте:
некоторые рукописи не тонут и не горят».

@темы: @стихи

---

to the memory of poet

Мадемуазель Смерть – такая странная дама.
Приглашает на танец не тех, кого надо бы,
а тех, кто указан в дантовой накладной.

Мы были друзьями, наивными и патлатыми,
читали Фроста и Бродского,
куролесили в выходной.

Но он писал волшебные пьесы,
когда я пил мерло с подружками,
он сочинял сценарии,
когда я в общаге тусил.
У нас были общие бесы,
но с разными погремушками,
и розы в наших гербариях
пахли разно.

В расцвете сил
каждый думает о бессмертии
как об успешно сданном экзамене –
вытащил удачный билет,
улыбнулся, и ставят «отл».
Но надежды часто нам лгут, и не верьте им –
наказание
за беспечность зависит от случая, от
неважных, в сущности, мелочей:
с какой ноги встал, дала ли с утра подруга.
И владелец таланта теряет всё вообще,
а я продолжаю бежать, как пони по кругу.

Мой друг, очарованный звёздным небом,
не вынес ужасов двадцать первого века,
не нашёл в себе кесаря, как не нашёл и Бога,
хотя (я знаю) пытался.
Оставил другим суету и шум.
Сел в уходящий в вечность троллейбус
и уехал.

А я остался.
И теперь слезами пишу.

@темы: @стихи

---

полуночный трамвай

Неси меня, полуночный трамвай,
по улицам заснеженным и зыбким.
Свети прохожим ламповой улыбкой,
приют озябшим девушкам давай.

Спеши по рельсам, искорки роняй,
будь смыслом для кондукторши усталой.
Припомни всех – кто был, кого не стало –
не плача, не жалея, не браня.

В предновогодний город, в чудеса
обыденностью скрытые до срока,
плыви ковчегом, бережно и строго,
сверяй свой путь по нашим адресам.

Вези нас к Петропавловке в ночи,
где бой курантов слышен ежечасно.
Неси сквозь тьму счастливых и несчастных,
и по мостам приветно грохочи.

@темы: @стихи

---

юродивые

Пепелищем горьким бредя к святыням,
вспомни братьев – правда ли нужен ты им?
Им бы только благость, алтарь да свечи
до последних дней, до утраты речи...

Запоют юродивые волхвами:
«Не тимошка Бог, он следит за вами».
Вековечный бан за духовный вывих:
«Возлюбите ближних, не ели б вы их».

«Аз есмь царь, а вы токмо божьи воши» –
человечья глина в сакральный обжиг.
«Сберегая древо, рубите сучья:
не по духу сын, а отродье сучье».

«Кто читал Ристотеля – сядет на кол».
Дурачок Антипка на дыбе плакал.
«Окормленны души не знают ада,
не видали счастия – и не надо».

Но когда Господь призовёт к ответу –
каждый будет мямлить про веру эту:
мол, грешил и каялся, не взыщи же.

Только суд всё ближе.
Всё ближе,
ближе.

@темы: @стихи

---

шить рубашку на вырост, лежать у крыльца на выброс

----Пророк----

Храм - замедленный взрыв.
В эпицентре, башку задрав,
человечек глазеет в ужасе и восторге,
как угрюмый свод
сам себя разомкнёт вот-вот,
от святых оставляя блёстки глаза и шкурки.
Как мерцает сквозь пыль
сила власти и красоты -
будь подобен рыбе, хлопай ртом изумлённо.
Дикий смальтовый фарс
упирается в контрфорс
и стихает,
и стекает вниз по колоннам.

А полгода спустя, измотавшись, окоченев,
человечек снующий,
пробитый хандрой навылет,
замирает в метро,
вдруг заметив центральный неф,
и вагоны, зачем-то вплывшие в боковые.

Что ты знаешь о смелости,
мой беспокойный друг?
Ездил в детстве без рук, носил в кулачке мокрицу?

Человечек не спит, слоняется, и к утру
принимает решение всем до конца открыться.
Холодея, строчит
в каждый ящик и каждый чат,
слой за слоем сдирает корки, снимает плёнки,
извлекая на волю вопящих внутри галчат,
продвигаясь назад
от пенсии до продлёнки.
Человечку было не страшно, глаза прикрыв,
шить рубашку на вырост,
лежать у крыльца на выброс
и не знать до поры,
что он - задремавший взрыв,
а нелепая исповедь - вирус.

Мешковатый подросток, пятнистый, как леопард,
тихо входит на сцену,
читает первую строчку.

Зеленеющий клерк выбегает в соседний парк
покататься в опавших листьях,
порвать сорочку.

Совесть цеха уходит вечером с проходной,
утром пишет из поезда,
мол, не ищите, братцы.

Спавший сотню ночей и не помнящий ни одной
без кошмара,
вздыхает, идёт сдаваться.

И, впервые за жизнь проснувшаяся легко,
фея барных соломинок,
жрица модного края
покидает жилище без грима и каблуков,
от своей неожиданной дерзости обмирая.

Мы выходим на площадь, замёрзшая детвора
в идиотских шапках, с малиновыми носами.
Ни отваги топтаться,
ни доблести проиграть -
только писк обречённой искренности.

Часами
мотыльково клубимся, зная - уйдём ни с чем,
и на этот раз, и на следующий.

Но скоро,
скоро нами пальнёт земля,
прицелившись половчей,
чтобы с мясом вырвать засовы,
выбить засоры,
чтобы сбросить уже врунишек и палачей.
Будет морем смеха, шутихой, свирепым танцем
то, что было ручьём речей.

Посшибает, как кегли,
витрины в коронном зале.
Это я говорю - говоритель.
Всё будет так.

Если кто-то внезапно отпер глаза и замер
от укола прекрасного -
это надёжный знак.

(с) Дана Сидерос

@темы: @стихи, @прочитано

---

инженеры

орешек знаний твёрд но всё же
мы не привыкли отступать
глядим в чертёж кричим уясе
ипать

@темы: @стихи, @порошки

---

чтоб за три

чтоб пятилетку за три года
мы стали гнать фуфло и брак
без ножки стул без ручки чайник
и лифчик с чашечкой одной

@темы: @стихи, @пирожки

---

страшно грохочут гимны за стальными морями

Вот скучаешь, наказан, в углу,
и думаешь из угла:
если с нами какой-то бог -
то богиня Мгла,
наша общая мамка, она нас не родила,
но она воспитала.
Что сама сожрала, тем и кормила.
Что умела, то и дала.
Многодетную мать обвинять -
последнее дело.

Вот мы зреем плодом стозевным,
несёмся во мгле стремглав.
Вот склонились над люлькой
овцы, феи, псы, голубицы.
Умиления ропот, мелькание крыл и лап.
Все желают младенцу
богатства и прочих благ,
и никто никогда не желает
не стать убийцей.

Наливайся, румяный и злой,
как борец сумо.
Вятским глиняным шаром
катись под откос со свистом.
Мы открестимся позже:
да что вы, оно само!
Мы его не пекли, не растили -
оно само.
Ждали, будет тюльпан, анемон,
а взошел ОМОН
в нашем райском саду,
нежном, розовом, золотистом.

Ждали, будет пирог:
тесто вспухло, взвело курок,
разъяснило свои понятия и расценки.
С подоконника прыг
и пошло собирать оброк.
Дрожжевой юморок,
рядом пляшет ручной абрек.
Зайке серому срок,
волку срок и медведю срок.
Остальные – терпите,
чо вы ахаете, как целки.

Неизбежный распад -
наш единственный верный врач.
Злой поскрёбыш сгниёт со всеми,
на том же поле.
Сбереги себя, выбери мчаться прочь,
грызть до крови родную речь.
Эти ужас и дичь всех обязаны перепечь,
но уж точно не в булку,
пряник или калач.
Я, к примеру, надеюсь на то,
что меня - в кирпич:
молчаливый, полезный, устойчивый
и без боли.

(с) Дана Сидерос

@темы: @стихи, @прочитано

---

дождись его, не глядя в календарь

В одну из войн, в движенье, на броне,
в пустынный час, под ветром раскалённым,
ты не писал – ты думал обо мне;
пыль застилала дальний хвост колонны,

завесою была между тобой
и кругом солнца, но не солнца жаром.
Плыл в облаках на перевал конвой
под Кандагаром, да, под Кандагаром.

До сумерек вам было далеко,
но странный белый мрак владел простором –
от пыли, что взлетала так легко,
от чада, жара, грохота моторов.

А я спала. Как в тихий час, спала
в Москве на узкой «дасовской» кушетке,
и вдруг на миг завеса отошла –
меня поднял прорыв машинных шествий.

И в мах один была я на ногах
и почему-то тяжело дышала:
я видела, как посекундно гас
сам свет в глазах… всё заливало алым.

Летели сверху горы на меня,
и горизонт ломался знаком Зорро,
и я проснулась, помня и поняв
твою, мне передавшуюся, зоркость.

Ты видел, как встаю я, чтоб идти
на глубину тенистого ущелья,
и разбудил всем грохотом беды,
всем волевым, внезапным возвращеньем.

И подойдя к безмолвному окну,
на снег московский, черно-белый, глядя,
я видела, как ты бредёшь в плену,
оставленный в живых Аллаха ради.

Был белый китель чёрен и багров,
колониальный, русский, туркестанский,
не алой на лице была лишь бровь –
и правый глаз, в слепом раскрытый трансе.

В тени ущелья дымная броня
ещё шипела, прикоснувшись к свежей
воде ручья… Ещё оборонял
за БТРом неизвестный сверстник

себя и парусивший блеклый флаг.
Но до тебя не долетали пули,
и в голове твоей Москва плыла,
как часовой на вечном карауле.

Ты уходил. Трёхгранные штыки
вдруг за спиною зазвенели страшно
в молчании. Один взметнул навскид
оружие – товарищ твой вчерашний.

Ты уходил – и навсегда ушёл,
и над тобой полотнище азана
струится, как певучий алый шёлк,
в часы молитв, в горах Афганистана.

В пустынный час – в Герате? в Меймене? –
где ветер раскалён вечно-военный,
молись, молись и помни обо мне,
с одной из войн не возвращённый пленный.

(с) Елена Бердникова

@темы: @стихи, @прочитано

---

майоры

Жена права: с военными не пей.
Особенно - с пехотными волками.
Размыта водкой правда портупей,
но славы пуще прежнего алкали
те два майора, Кузин и Мкртычан -
враги рассудка, мирной жизни вывих -
напились вдрызг, до строевых бельчат,
и от стволов оттаскивали мы их.
А кстати, зря - нетрезвая дуэль
была бы окончанием банкета.

Но я майоров вытолкал отсель
не просто так, а именно за это.

@темы: @стихи

---

недочит

В пылу издательских постов
нечитанная книжка просит:
читатель, трахни
хоть об стол,
но дочитай!

Страница восемь:
уже воротит и тошнит,
но чтец упёрт, стальные нервы.

Она: возьми меня, сожми.
Ведь он у книжки – самый первый.

Её странички шелестят
(хоть корешок уже лоснится):
Других читать не смей! Есть я!!
Меня!!!
А прочие – блудницы.

Забудь их манкие стихи
и многострочные оргазмы –
они токсичны, как стрихнин,
и исключительно заразны.

Читай, читай, читай меня,
слюни, листая, пальца кончик.

Читатель стонет: вот же хня!
Читает
и не может кончить.

@темы: @стихи

---

кино весной

Пойдём в кино, любимая, пойдём,
и будем, как студенты, целоваться.
Мы в тёмном зале спрячемся вдвоём,
и два часа никто нас не найдёт -
ни дети, ни метель, ни папарацци.

Снежинок невесомых карусель
кружит нас зачарованно и странно.
В кругах орбит знакомых и друзей
весь город наш, и с ним заботы все
распались на "всегда", "давно", "недавно".

И, в новый год войдя через январь
дорогой зимних грёз и тонких льдинок,
мы более не смотрим в календарь,
и время не наносит нам вреда -
мы целое растим из половинок.

Кино весной: апрельские дожди
нас выманят из царства киноплёнок.
Мы будем оцифрованы в эйч-ди,
нас выложит в ютюбе наш ребёнок,
винильный звук не помнящий почти.

@темы: @стихи

---

ловец теней

Я зенитный прожектор, я страж, я ловец теней.
Тени явятся вновь, когда станет ещё темней:
непрогляднее, пасмурнее, безлунней -
ночью им легче, чем здесь внизу мне.

И тогда с меня снимут чехлы, и слепящий луч
вырвется из нутра моего, и достигнет туч.
И я стану искать усердно и неустанно
хищные тени, несущие злую сталь нам.

И залают стволы, словно псы, когда близко волк,
заполошным хором затянет зенитный полк
песню слепцов без поводыря на тракте.
Но я не гадаю, я - круглый очкарик-практик.

Расчёт мой уверен: найдём их, сейчас найдём.
И я нахожу их – не логикой, так чутьём.
Выдираю из тьмы длиннокрылые силуэты
металлических птиц, расклевавших мирное лето.

Но из страшных птиц уже сыплется вниз зерно.
И сразу оранжево-жарко, где секунду назад темно.
Земля вздрагивает, земля от ожогов стонет.
Из земли всходят зёрна смерти, за сотней сотня.

Зенитки штопают небо, стежки всё чаще, плотней.
Горит и падает птица, и перья дыма за ней.
Вторая, третья, - строй распался, в ночи растаял.
Но я знаю, ещё вернётся страшная стая.

Боевой расчёт утирает взмокшие лбы.
Воздух снова спокоен, как будто таким и был.
Только рядом горит, и дымит удушливо рядом.
Я погашен, остужен, в чехлы до поры упрятан.

Безоружный и хрупкий, я знаю: мой долг - светить.
Тут к расчёту подходит мальчишка лет девяти,
и говорит, весь чумазый от липкой гари:
«Я могу помогать,
у меня тоже есть фонарик».

@темы: @стихи

---

pero el cabron tenia sus momentos

Однажды некий Серхио сказал своему собутыльнику Карлосу, что, мол, пойдём-ка, дорогой Карлос, с площади по домам, а то сейчас из окна второго этажа опять высунется по бюст возмущённая Хуанита, и начнёт кричать, что нечего тут на площади стоять и трындеть попусту, и так всю площадь уже прокурили и заплевали, откуда только эти деревенщины понаехали.

Назавтра рано-рано утром проснулся Серхио от звонка в дверь. А за дверью почтальон, телеграмму принёс. А в телеграмме напечатано: "дорогой серхио зпт ты быдло и невежда вскл поэтому сними со стены в твоём доме мой портрет зпт сожги его зпт а пепел развей на авенида де либертад вскл вскл вскл моему портрету стыдно висеть в твоём доме тчк я всегда буду презирать тебя за то зпт что ты не различаешь зпт где дон кихот зпт а где дом периньон тчк снимай портрет зпт кому говорю вскл ты зпт el cabron зпт разбил моё нежное девичье сердце зпт duele como la puta madre зпт disculpa mi lenguaje вскл стиплом хуанита тчк"

И как только заспанный Серхио дочитал телеграмму, почтальон тут же хвать её, и смял, и запихал в рот, и проглотил. Удивился Серхио, а почтальон объяснил: так синьора Хуанита велела, нечего кому попало о её сокровенном читать.

Пошёл тогда Серхио в свою холостяцкую спальню, с тяжёлым сердцем снял давний фотопортрет молодой и стройной когда-то Хуаниты, изорвал его на мелкие клочки, и сжёг на спиртовке, как ему было велено. А на место хуанитиного портрета повесил прошлогодний календарь с бесстыжими голыми девками.

А вечером к Серхио зашёл друг Карлос с подружкой Эсмеральдой. И выслушали они Серхио, и долго разглядывали бесстыжих девок.

И сказали они, что это хорошо.

@темы: @проза, @миниатюры

---

тральщик

синеет платьице у сходней -
оплаканных прощаний миг
родней, чем дом, надежд бесплодней,
отчаянней и горше их.
когда уходит в море тральщик
доить балтийскую волну -
в подводной мути мины плачут,
а в сердце прячешь лишь одну.

@темы: @стихи

---

ёж

В ожидании посадки
на стокгольмский поздний рейс,
через снежные осадки,
мимо милых стюардесс

я несу в себе подкожно
свой навек родной язык –
не отнимут на таможне,
не отправят на весы.

Лишь в великом и могучем
языке страны моей
гусь и лебедь утки круче:
длинношеее, ей-ей!

Парадоксы так прекрасны!
Вот, восторга не тая,
слышу фразу сплошь из гласных,
ну, к примеру: «Э, а я?»

Хоть в Сибирь лети, хоть в Питер,
хоть Колумб, хоть Робинзон –
пять подряд идущих литер
смысл имеют и резон.

Вы не верите? Напрасно.
Вам, мой скептик-неофит,
выделяю чудо красным –
загляните в алфавит!

Ни в немецком не отыщешь,
ни в испанском не найдёшь,
чтобы пять (!) подряд (!!) сложились (!!!)
нам в простой вопрос: «Где ёж?»

Где же ёжик, в самом деле?
В переноске спит клубком.
И не помнит, как летели
к шведам с русским языком.

@темы: @стихи

---

эльсинор

Эльсинорский омут, где жили черти
(или кто похуже) - зарос, зачах.
Сплетник-ветер флюгеры смыслов вертит:
не сойдя с ума - не постигнуть смерти,
а сойдя с ума - не найти врача.

Месть кровавит августы и апрели,
доверяясь искренности меча:
лицедеи выпили и допели;
датский принц грустит по ручьям форельим,
по офельим выбеленным плечам.

Эльсинор шекспирен, зловещ, гранитен.
По героям кровь (или грим?) течёт.
Фортинбрас придёт, чтобы хоронить их.

А редактор скажет: «Нет, извините»,
и добавит: «аффтар, пеши исчо».

@темы: @стихи

---

маяк

Сны моряка - русалки да сирены.
И маяки едва ли спят смиренно.
Татьяна Некрасова



В наших краях наступает ранняя осень:
крикливые чайки у старого маяка
заклинают море, и море порой приносит
обломки, бутылку, мёртвого моряка.

Сны маяка тревожны, чёрное в белом -
в них драккары, фрегаты, эсминцы идут ко дну.
Иногда ему снится изящная каравелла,
и сегодня он хочет увидеть её одну.

Но сны коротки, их под утро сметает ветер.
А маяк остаётся на вечном своём посту.
И мёртвый моряк на вопрос уже не ответит.
И птицы плачут.
И волны быстро растут.

@темы: @стихи