За нами только дым, он горек и нечист. Локомотив ревёт, и рельсы стонут глухо. Добавь нам ход до ста, усталый машинист. Сотри с лица печаль, и копоть с мочки уха.
Прожектор режет ночь, стучат колёса в такт, проносятся мосты, развилки, полустанки. Так пусто здесь во тьме, и безмятежно так, как будто мы во сне, и видим мир с изнанки.
Всё в угольной пыли, и топка горяча, а кочегар чумаз, злословен и похмелен. Куда мы? – вот вопрос, мне нужно отвечать, и я кричу в ответ, но слышно еле-еле.
Нам не сойти с пути, но путь наш недалёк. Уже неважно всё – все грузы, вёрсты, рейсы. Мы разгоняем ход и тратим уголёк. За нами – только дым, и стонущие рельсы.
В дубовых кронах гнёзда свили птицы, настало время мира и птенцов. Мы вырвались из суетной столицы. У будущего – детское лицо и солнечные светлые ресницы. Так сладок сон, и прошлое не снится. В часах стеклянных сыплется песок.
Июньский полдень нежен и отраден – где старый домик стеблями увит, где сад в ажурной кованой ограде – дежурный ангел в дудочку трубит на радость нам и вечной жизни ради. Ребёнок маму пальчиками гладит. И мир его настоян на любви.
В твоём саду цветёт миндаль, и я от счастья расцветаю, простым воробышком летаю, и крошек жду твоих - кидай! Весь мир уютен и пригож, весь сад для нас одних навечно. Принцессой милой и беспечной из лягушачьих мокрых кож изящно выскользни ко мне - и я, простецкий воробьишка, как обещала в детстве книжка, к тебе из травок и камней вернусь прекрасным дураком и пёрышки с ладошек сдую.
В лягушке разглядел звезду я, в твой сад наведавшись тайком.
Ещё не зная даже, отчего – мы поняли: ну вот и началось, ведь знали, ждали, верили, хотели. Пришла весна, весь мир в её горстях. А мы всю зиму маялись в гостях, пора домой, под солнце и капели.
Товарищ, расстегни свою шинель. Замёрз? Так не сиди, вставай живей. Нам дотемна бы выйти на просёлок. Теперь-то мы, конечно, молодцы – всё будет: дом, и дерево, и сын, и добрый конь, ухожен и осёдлан.
А нынче мы пешком, не привыкать. Постой-ка, что за странная река? Её здесь не было, но вот – течёт, струится.
И мой товарищ обратился в тень. И следом я, и тьма пожрала день. И мы прошли свой путь. И вышли к Стиксу.
А мама сказала - не надо про раму и мыло. Бомбили, и выбиты стёкла, ну было и было. Но ты же вернулся, иди, я тебя обниму. Молюсь, но не вслух, здесь сосед на соседа доносит. И радио врёт нам, и столько смертей в эту осень. За что нам такое, зачем это надо Ему?
Ни веры, ни писем от близких, одна пропаганда. Я помню, как тьма ослепительна в дуле нагана, жестокость конвоя, периметр сторожевой. Война за войной, да и мирное время не легче. Здесь ересь достоинства зоной и казнями лечат. Но ты обещал и вернулся.
Будильник, сука, в ухо верещит: вставай, вставай, работай, бля, работай. В кастрюле подмороженные щи, в айфоне отмороженные боты.
Чуть свет из дома, а вернёшься – ночь. В ледышках брови, смёрзлась даже маска. Друг обещал твой гроб нести помочь, да вот подвёл, и помер перед Пасхой.
С обидой скажешь: Ваня, ты чего, мы ж сговорились к девкам на Фонтанку, а ты такой втянул в себя живот, и похер всё тебе, как танцы танку.
Уронишь рубль, и выпадет орёл, не дашь упасть в сугроб соседке Маше. Ворона «nevermore!» в лицо орёт, а дворник Алишер лопатой машет.
Синоптик врал, заврался и устал. Летят с карнизов мёрзлые зубила и бьются под ногами, как хрусталь. Ты думал – всё, но снова не убило.
И вдруг звонят: пройдите соцопрос! А как вам ЖКХ? А власть? А Путин? А к злу склоняетесь? Ну нет, я за добро, но скоро нечем радоваться будет!
– Спасибо, гражданин! – благодарят. Всех благ, законных снов и доброй ночи! И, кстати, скоро выборы царя. Ваш голос очень важен. Очень, очень.