политрук несёт наган в благодатный гандистан зита ползает в ногах гита трёт интим-места на чапаевский заплыв сикхи едут к ганг-реке всех отвергнув и забыв яма с кали налегке водят мёртвый хоровод лучшей кармою трясут в смысле этого-того кобра мышкам честный суд пуль наганьих в головах не считает политрук власть советов на гоа вниз по смуглому бедру кровью в море-окиян
pravda comes through handycam паки паки ты и я иже х*р увы стихам
Тётьоль, вы самая лучшая и невероятная совершенно! Гномы читают, икают, пыхтят блаженно. Добыча угля и руд опережает столетний план втрое. Орки попрятались, каждый гном норовит в герои записаться, вчитавшись в ваши шедевры.
Кстати, скоро мы перейдём на евры. Отгрузим уголь на Мальту и в Лихтенштейн (однако, не пересыпать бы - не получилось бы как с Монако)
А железо и никель у нас заказал Уэльс: из железа – сталь, из стали - прокат и рельс. А из никеля люди штампуют себе монетки (у нас его много, аж переполнены вагонетки). Но чойта я отвлекаюсь от обожания ваших стихов, от заветных страниц дрожания в грубых натруженных гномьих ручищах.
Вы у нас в топе, тиражи считают на тыщи, а скоро, уверен, счёт пойдёт на мильоны!
В «Гномьей правде» пишут, у вас завелись миньоны, лимонно-жёлтые невозможные существа - плодятся как орки, а средства от них есть два: во-первых, закатывать в банки к тугим сардинам (хотя под сардины миньоны на вкус противны); во-вторых, их задорого купит Мордор - Саурон из миньонов делает грим для морды, хочет быть как фейсбучный смайлик и править чатом, раздавать мордырнет по вайфуйфлю гномьим внучатам.
Мы, Тётьоль, это дело здесь баним строго: внуки-внучки наивны, ума в двести лет немного. Им бы только на тачках кататься вперегонки, да плясать штрекдансы. Устои у них тонки. Раньше пугали их орками чёрной шахты, а теперь молодёжь распоясалась - ох ты, ах ты! Только ваша паэзь и способна угомонить их, есть в вас педагогическое наитье, понимание меры, порядка и горных дел. Мой внук Метрокойн в прошлом веке от вас балдел, а теперь повзрослел, и вдумчиво восторгается, во всём на ваш прекрасный вкус полагается.
Приезжайте к нам на гастроли - наварим эля, в подземных речушках наловим миног и раков, созовём всех гномов и даже отдельных эльфов, обеспечим аншлаг, подарим винтажный трактор. А вы нам прочтёте со сцены «Агату» с «Одеттой», «Наутилус осени», и «Геноссе Альцгеймер» тоже. Гномы будут в восторге, умыты и приодеты (по такому случаю не грех и отчистить рожи).
В общем, ждём вас, уже подметаем концертный зал.
Ой, про самое главное не сказал! (в смысле – не написал, чугунная голова).
У нас тут разносит слухи гномья молва, что вы когда-то встречались с Гэндальфом Серым. Конечно, такое непросто принять на веру, но отрадно думать, что этот ворчливый гений не чурался в юности танцев (и даже пений), ходил пешком на свидания, и вообще не жил бобылём, как Гамлет или Кощей.
Любим вас, обнимаем, целуем ручки. Хоть русский нам труден, для вас панегирик учим прям на работе, не выпуская лопат из рук.
Хармс бежит по облакам. Бог сипит: пиши ещё. Сиг дурачит рыбака, полдень пушкой возвещён. Свет из небушка пролит, пасмурь невская сыра. Спят в синицах журавли, в сердце ужас и дыра. На стене кровит плакат: «Властвуй, новый человек!» Слёзы войн, смертей, блокад выползают из под век. Твёрдо верует в наган революция-межа.
Гляди, мой ангел, как тебе легко - лететь над всем, себя не замечая, над облачным топлёным молоком позванивать небесными ключами. Стать ветром, заигравшимся с листвой, оракула печального не слушать. Смотреть, как тонет бедный остров твой, как след триремы заметает сушей. Здесь тоже море: серая вода, над мелководьем плачущие чайки. Крещенские (плюс пять) не-холода, интрижки, пьянки, празднички, печальки. Безвременье, но некого винить, вот разве что себя, и то вполсилы. Как будто к светлой истине приник и отшатнулся: страшно и красиво, но слишком поздно. Не меня храни. Во мне теперь не музыка, но скрежет. И только долг меня с тобой роднит. И только нежный свет над нами брезжит.
Русская литература – дочь трёхголового змея (гидры, орла – смотря откуда глядеть). Фёдор, Лев и Антон, вымирая и бронзовея, становятся датами, выбитыми на плите. Поэтам труднее: у них безденежье и дуэли, скучные жёны, да и любовницы не ахти. Приходится много пить, а закуску почти подъели. Кто-то уже в земле, но наследников не найти. Туда же и критики: заболотились, обмелели. Почётно ли – главным калибром шугать пичуг? Безвестные съедены, именитых есть не велели...
ехали поездом из керчи в крайстчёрч а потом в рейкьявик курили доширак втихаря на багажной полке попутчики мерились добродетелью и рублями в ридере стравливал гномов и орков толкиен
не отличая служебное от наличного и от книжного проводник выдавал бельё глядел из должности волком и облизывался на сиськи маши той что из нижнего и её любовницы из новгорода на волхове
маша читала вслух стихи спарбера и крупинина верлибры близнюка зачарованно бормотала любовница ржала дрожала визжала именно вот это паэзь и за попу машу хватала
разносчики куриц газет и прочей заразы говорили что поезд проклят и не взлетит дембеля хорохорились что лучше мы все и разом их кукушки куковали максимум до пяти
в полуфинале наш ужас поддался лени нам не впервой можно машу а можно не
старики вспоминали что по вагонам ходил пелевин с жёлтой стрелой нарисованной на спине
маша сказала все мужики козлищи но стихи у них хорошие как ламбруско и неважно которого выберешь ты из тыщи главное чтоб он в вечность плевал по-русски
вот моя любовница и имени не упомню стразы стринги оргазмы культуры ноль послушная и безотказная словно пони а могла бы херачить стихи как сапфо но
ты студент не смотри что мы все в говно мы уже давно просто беженки мчим по кругу в ржавой дрезине готовы к труду же и гендерной обороне же в нижнем верхнем и в том что посередине не говоря уже о торжке или там воронеже
я бы любому поэту дала но поэзия вам мала вам бы денег и памятник из гранита
вот спарбер с крупининым эти себе не врут засыпают поэтами и просыпаются поутру
тройка семёрка да к ним бы победный туз но дама ваша убита
чуть задремлешь и слышится энгельберт хампердинк а проснёшься кобзон ли ротару эдита пьеха ли задорные песенки но на сердце от них смердит