неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Ещё стоят без листьев яблони,
один лишь майский ветер дразнится.
– Что прочитать сейчас, друзья мои?»
– Читай что хошь, какая разница...

За всё хорошее и доброе
опять поэта бьют прохожие.
А тётки в окна смотрят кобрами,
ворчат «По шее, да по роже бы!»

Из носа кровь, в глазах кромешится.
Стихов наслушались, и явно им
так нравится, что руки чешутся
вломить за все хореи с ямбами.

Поэту не дожить до пенсии,
ему бы праздности и вымысла.
Да коньяка ещё – напейся, и
гляди, что там из сора выросло.

В моменты нравственного выбора,
нельзя юлить и малодушничать:
«Эй, мужики, мне на дуэль пора.
Меня и так убьют, как Пушкина!»

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Улетая, ищешь закладки в памяти,
что-то шепчет ангел-автопилот.
Близкий Бог всевидящ, всезнающ, праведен;
оттиск штампа в лётном листе лилов.

Город тихо меркнет, бледнеют линии,
от окраин тянет последним днём.
Ты восходишь к небу в морозном инее,
ты зачислен в воздух и заперт в нём.

Не понять – награда или возмездие
твой полёт в назначенной пустоте.
Но читаешь трепетно по созвездиям:
душам слишком тесно в скафандрах тел.

Ничего не жаль теперь и не надобно,
да и страшно было чуть-чуть, сперва.
Вот бы счастья всем, чтоб с небес упало, но –
люди станут счастье на части рвать.

А ведь счастье – лёгкое, легче пёрышка,
каждый миг един и неповторим,
Бог весь мир баюкает, как ребёночка,
и звезда спасательная горит.


@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Ну хорошо, допустим, поцелую...
Владимир Вишневский



Хрустальный гроб, и холодно, и сыро -
лежишь одна, ни женихов ни снов.
Пришёл к тебе, принёс вина и сыра,
прости, но отпуск дали не весной.

Твои богатыри стрельцами служат,
и Елисей женился на княжне.
А ты всё здесь, никто тебе не нужен,
и запах яблок вечности нежней.

Царь-батюшка от горя слёг, рыдает,
и в царстве мор, а говорят - прогресс.
Кто не гордится - тех огнём пытают.
Начальство бдит. А я куда полез?

Служивый дьяк Разбойного приказа, -
читал доносы, вешал, взятки брал,
гулял и девок портил, но ни разу
любви не знал дороже серебра.

Стою теперь над гробом, злой и грубый,
и думаю - а мне ли целовать
царёву дочку в яблочные губы,
таскать клубничку с царского стола?

Вот царский сын - тот целовал лягуху,
решил, дурак, что девица внутри.
А мне бы просто не хватило духу,
ведь я лихих растений не курил.

Но зря я, что ли, пёрся в эти дали,
искал пещеру, стражу подкупал?
Любовь важнее денег и медалей -
пусть даже дочка царская глупа.

Зачем она на яблоко польстилась?
Царица вон - лишь груши ела всласть.
Но нет, служанка грушей угостила -
и нет царицы, поменялась власть.

Красотку поцелую, счастья ради.
Герой ли, нет - пусть государь решит.
Довольно лютовать и петли ладить -
хочу любить, служить и просто жить.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Охочусь много дней подряд,
а время сна – раздумьям отдано.
С утра, неряшлив и помят,
стою с цветочницами Лондона.

Недавно Ватсон подходил,
любезничал с моей помощницей.
Я басом пенни попросил –
и доктор выдал (но поморщился).

Шумит столичная толпа,
но в ней преступнику не спрятаться.
Разгадан – стало быть, пропал.
Он сам придёт (не позже пятницы)

с татуировкой на руке
(трезубец, ворона пронзающий).
Попросит маленький букет
и хмуро отведёт глаза ещё.

И вот тогда - конец игре.
Я – Шерлок, лучший ум Британии,
никем не узнанный в тряпье.

Подайте пенни на питание!

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
не к печали но к радости
тишину ночей выбираем
обнимаем близких
доливаем наречий в стих

падают звёзды в августе
сверкают и догорают
и над озером финским
тают росчерки вечности

@темы: @стихи

12:31

ыыы

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Солнце ходит над кремлями
от Тобольска до Москвы.
Разбегается полями
обезбоженная стынь.

Княжьи игрища всё гуще -
черви с пиками чисты.
Если в масть зайдёшь – получишь
терем, взятки и висты.

«Ыыы...» – мычит бродяжка.
Русский дух ложится тяжко
едкой прозой на листы.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Дана Сидерос
Большой заказ

"Здесь точно всё?" - он хмурится едва,
рассматривает слиток
и рукавом трясёт, из рукава
бесшумно лезет свита.
Бухгалтер наша сдерживает крик,
и мы ей благодарны.
А крысы на фургоне и внутри.
Он ржёт: "Проверка данных".

Когда последний хвост ныряет под
зелёный твид жилета,
он говорит: "Всё чисто, мчите в порт",
поглаживая флейту.

Все двигаются медленно, кто в чём
застигнут, кто-то в тёплом,
а кто босой, с мочалкой за плечом.
Но наши волонтёры
подвозят пледы, кеды, кипяток,
шатры к ночёвке ставят,
готовят,
и следят, чтобы никто
не выбился из стаи.

А он идёт,
не спит, не ест, не пьёт.
Смеётся, сука.
И вроде дует - только звука нет,
не слышно звука.

Бойцы смеются тоже, их ведут
как будто и не ноты,
а искры детских снов: мальки в пруду,
и мамины компоты,
и пыльная полынь в полдневный зной,
и запах канифоли,
и папа послезавтра выходной:
"ну, за грибами, что ли?".
Лампадка бабушки, опять больной живот,
ломтей арбузных блюдо.
Мелодий нет,
но армия идёт.
Марш по домам отсюда.

А та, что, как у шведского стола,
тут жрёт, не прекращая,
услышит завтра:
”Бабка, ты бы шла.
Питайся овощами".

@темы: @стихи, @любимое, @прочитано

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Дарья Христовская


Что вы молчите, Долли: война, война...
С вечера тихо, и это хороший признак.
Что вам теперь молчать - становитесь на
Ваши колени, шепчите "ныне", шепчите "присно",

Может быть, в дальнем море замрёт волна,
Вашему шепоту горячечному покорна,
Может быть, этот мир получил сполна,
Вы помолились бы, и стало бы всё спокойно.

Слышите, Долли, цикады, пустой зенит,
Слышите, как всё затихает, точно
Спящий ребёнок; тянется и звенит,
Девочка, мне и без ваших молчаний тошно.

Что вы молчите, Долли, о чём, о чём?
Ранней весне, что склоняется над ручьём,
Больше к обеду не переменить наряда...

Что вы молчите? В поле растёт трава,
Ночь вступает в свои права,
С вечера ни одного снаряда.

@темы: @стихи, @любимое, @прочитано

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
За нами только дым, он горек и нечист.
Локомотив ревёт, и рельсы стонут глухо.
Добавь нам ход до ста, усталый машинист.
Сотри с лица печаль, и копоть с мочки уха.

Прожектор режет ночь, стучат колёса в такт,
проносятся мосты, развилки, полустанки.
Так пусто здесь во тьме, и безмятежно так,
как будто мы во сне, и видим мир с изнанки.

Всё в угольной пыли, и топка горяча,
а кочегар чумаз, злословен и похмелен.
Куда мы? – вот вопрос, мне нужно отвечать,
и я кричу в ответ, но слышно еле-еле.

Нам не сойти с пути, но путь наш недалёк.
Уже неважно всё – все грузы, вёрсты, рейсы.
Мы разгоняем ход и тратим уголёк.
За нами – только дым, и стонущие рельсы.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Генерал взывает к армии:
подымайся, коли жив,
получай довесок к карме и
молча саночки лижи.

Ты лижи, мороз нешуточный,
жги полозьями язык.
Нынче служба не рассудочна,
нынче всяк державе сын.

Станешь нем и исполнителен -
хоть под вражий пулемёт.
Хрен ли званием обидели,
похороним без имён.

Неизвестными солдатами
рвы наполним до краёв.
Вскормим памятными датами
каждый город и район.

Бога нет, но нет и ада нам -
гибель славу принесёт.
Много Партии не надобно:
встань, убей, умри, и всё.

Чем послушней и бездарнее -
тем быстрее в землю врос.
Генерал взывает к армии.
Стынут саночки в мороз.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
...потому что люблю тебя нежно и вероломно,
забывая как звать наутро, себе не веря.
Так, наверное, входит в свой дом паломник:
ищет икону, а везде только двери, двери...

Это странно, и это больнее, чем ранить пальчик,
и сухим языком пунцовую каплю слизывать.
Дожидаться ночи, где свечи от счастья плачут.
Ощущать, как тепло поднимается к сердцу снизу.

Мона Лиза смотрит, и взгляд её так спокоен,
словно всё, что было и будет, – навеки с нами.
Ночь, стихают трамваи, мелодии, ветры, войны.
Остаёмся лишь мы – со стихами, свечами, снами.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
балшой душой стехи пешу я
про жизн любоф и прокотят
мене типерь печатат в книжка
хотят

@темы: @стихи, @порошки

17:31

обрыв

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
вы оборвали наши груши
теперь мы всех вас перебьём
нет сударь не перебивайте
мы поедим и отдадим

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
придумал паспорт безопасный
без дат без фото без имён
главврач сказал что я талантлив 
умён

@темы: @стихи, @ порошки

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
наш барин он бухнуть охочий
уйдёт в запой и хрен вернёшь
но прежде завсегда оставит
записку в чём кого винить

@темы: @стихи, @пирожки

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Вадим Степанцов
Заколдованное место (Россия через 100 лет)

На берегу Оки пиликала гармошка,
под старою ветлой топтал гусыню гусь.
Упившаяся в дым смазливая бабёшка
сказала мне: "Пойдём скорее, я боюсь".

Опять мне повезло, опять мужья и братья
погонятся за мной, обрезами тряся,
дай бог, красотку хоть успею заломать я,
а то ведь ни за что завалят, как гуся.

Опять я загулял на свадьбе деревенской,
и поначалу всё былО как у людей,
да чуток я к словам о горькой доле женской,
и вышло вновь, что я - развратник и злодей.

У тихого ручья среди густой крапивы
мы наконец-то свой остановили бег,
и под густым шатром к земле припавшей ивы
забылись мы в плену Эротовых утех.

И воздух, и земля, и травка, и листочки -
всё завертелось вдруг, слилось и расплылось,
медовый женский стон звенел, как эхо в бочке,
и время как табун мустангов вскачь неслось.

Когда мы, наконец, отлипли друг от друга,
пригладили вихры, стряхнули грязь с колен,
Я понял, что не та - чуть-чуть не та округа,
что порастряс мозги Эротов бурный плен.

Мы вышли на большак - подруга обомлела,
я тоже пасть раскрыл со словом "твою мать";
висело над землей космическое тело,
ну а деревню я вообще не мог узнать.

Ряд беленьких домов под красной черепицей,
заборов и плетней нигде в помине нет,
селяне - как в кино, улыбчивые лица,
и каждый просто, но с иголочки одет.

"Здорово, мужики! А Ванька Евстигнеев, -
затараторил я, - где мне его найти?"
Уставились на нас, как пидоры на геев,
и лыбятся стоят, вот мать твою ети!

Потом собрались в круг и стали по-английски
мурчать и стрекотать: "Йес, йec, абориген!" -
а кто-то притащил хлеб, виски и сосиски,
и кто-то произнёс по-русски: "Кушай, мэн".

Я вскоре разузнал, коверкая английский,
что на дворе уже две тыщи сотый год.
Я выругался: "Fuck!" - и поперхнулся виски,
и по спине, смеясь, стал бить меня народ.

Так, значит, вона как! Профукали Расею!
Сожрал нас, как гуся, зубастый дядя Сэм.
Ну, ладно, вот сейчас напьюсь и окосею,
за родину, за мать, натру лекало всем!

"Xeй, ю, абориген, - кричат американцы, -
тут свадьба, заходи, почётный будешь гость!"
Ах, свадьба? Хорошо! Закуска, бабы, танцы.
Сама собой ушла и растворилась злость.

"Жених наш - астронавт, - втирают мне ковбои,
а бабу отхватил, прикинь, - фотомодель!"
Я с грустью посмотрел на небо голубое.
Да, видимо и здесь устрою я бордель.

И как я загадал - так всё и получилось.
К невесте я подсел - и вмиг очаровал,
так рассмешил ее, что чуть не обмочилась,
а жениху в бокал стрихнина насовал.

Жених пошёл блевать, а я шепчу невесте:
"Ну на фиг он тебе, тупой летун-ковбой?
К тому ж на кораблях они там спят все вместе,
и каждый астронавт немножко голубой.

А я бы бросил всё для милой и красивой,
собрал бы для тебя все лилии долин..."
Очухался, гляжу - опять лежу под ивой,
уже не с Манькой, нет - с фотомоделью, блин.

Одежда там и тут, трусы висят на ветке,
и пена на губах красавицы моей.
И голос из кустов: "Ага, попались, детки!
Сейчас узнаешь, гад, как обижать мужей!"

Смотрю - пять мужиков, вон Евстигнеев Ванька,
а рядышком Витёк, угрюмый Манькин муж,
на бабу посмотрел, вздохнул: "А где же Манька?"
А я ему: "Витёк, прими холодный душ!"

Ванятка, кореш мой, обрадовался, шельма;
"Так, значит, Маньку ты не трогал? Во дела!" -
"Да что вы, мужики, протрите, на хер, бельма!
Со мною ДженифЕр, студентка из Орла". -

"А что ты делал с ней? Глянь, чёрная какая". -
"Ты негритянок, что ль, не видел никогда?" -
"В натуре, негра, блин! Ну, я офигеваю!" -
"Она фотомодель. Женюсь я, Ванька, да".

"На свадьбу пригласишь?" - "Так здесь и отыграем.
А ты, Витёк, не плачь, найдём твою жену!
Но ружья в подпол, чур, пока не убираем!
Две тыщи сотый год пусть ждет от нас войну".

@темы: @стихи, @прочитано

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Француз в кутузовском плену,
отвык от ласки и вина я.
Вот ваши юбки вверх тяну –
и мякоть устриц вспоминаю.
О, непокорный русский мир,
Войной до шрамов обожжённый,
как контрибуцию прими
нормандской крепости донжоны.

Пусть a la guerre comme a la guerre,
но, раз меня не расстреляли –
взойду по девичьей ноге
в тот рай, где битвы обменяли
на ночь любви и новый день,
окна морозные узоры,
кофейник медный на плите,
и нежность северной Авроры.

В краю заснеженных полей,
непобедимых и бескрайних,
мой плен отрадней и вольней,
чем тень стыда на свежей ране
любимой Франции моей.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Окунулось солнце в реку,
всюду сумерки и сны.
Человечек человеку -
пропуск в лето из весны.

Спит младенец в колыбели,
пёс улёгся дом стеречь.
За оконцем дремлют ели,
но слышна родная речь:

«Спи, зайчонок, спи, пушистый,
нашу детку не буди,
пусть сердечко бьётся чистым
колокольчиком в груди.

Пусть до утреннего света,
до зари, до трелей птах
будет тишь и будет лето,
пусть всё будет только так».

Только так, нельзя иначе -
сладок сон ночной порой
на уютной старой даче
под Кудыкиной горой.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Вот и танец на вражьем пиру:
ты воздушна, подобна перу,
что для стрел или писем берут.
Так юна, так наивна.

Позвонки прорубая мечом,
вдруг поймёшь, как в груди горячо
щемит сердце и давит ещё
жесть грядущего мифа.

На заре ты его не буди -
за осаду и голод судить.
Ты убийца и лгунья,
Юдифь -
олофернова рифма.

@темы: @стихи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Вадим Степанцов
Случай с газетчиком Быковым на даче у Шаляпина

Накрывши пузо грязным пледом,
Я ехал в бричке с ветерком.
Моим единственным соседом
Был штоф с кизлярским коньяком.

Столбы мелькали верстовые,
Закат над лесом угасал.
Коньяк кизлярский не впервые
От горьких дум меня спасал.

Увы, опять я всё прошляпил!
А так всё было хорошо:
ФёдОр Иванович Шаляпин
Мне соиздателя нашел,

В миру - известная персона,
Из Мамонтовых, Савватей.
Расселись, крикнули гарсона
Купчина начал без затей:

"Что ж, мой любезный юный гений,
Что будем с вами издавать?" -
"Журнал литературных прений" -
"Как назовём?" - "Ебёна мать".

"Что, прямо так?" - "Нельзя иначе!
Шок, буря, натиск и - барыш!" -
"Н-да. Надо обсудить на даче.
Фёдор Иваныч, приютишь?"

И вот к Шаляпину на дачу
Летим мы поездом в ночи.
Владимир. Полустанок. Клячи.
И в ёлках ухают сычи.

В вагоне мы лакали водку,
А Савва Мамонтов стонал:
"Газета "Заеби молодку"!
Нужна газета, не журнал!"

Сошлись мы с Саввой на газете,
Названье дал я обломать -
Синод, цензура, бабы, дети -
Решили: будет просто "Мать".

И вот знаток осьми языков,
Кругом - вельможные друзья,
Патрон редактор Дмитрий Быков,
К Шаляпину приехал я.

Проспал я в тереме сосновом
До двадцать пятых петухов.
Как сладко спится в чине новом!
Bonjour, bonjour, месье Bikoff!

Шаляпинская дочь Ирина
На фортепьянах уж бренчит.
Прокрался на веранду чинно,
А плоть-то, плоть во мне кричит!

Пушок на шейке у красотки
И кожа, белая, как снег.
Я тихо вышел, выпил водки
И вновь забылся в полусне.

И грезится мне ночь шальная,
Одежды, скинутые прочь,
И, жезл мой внутрь себя вминая,
Вопит шаляпинская дочь.

А рядом, словно Мефистофель
Из бездны огненной восстал,
Поёт папаша, стоя в профиль,
Как люди гибнут за металл.

И, адским хохотом разбужен,
Из кресел вывалился я.
"Мосьё Быкофф, проспите ужин!" -
Хохочут добрые друзья.

Хватив глинтвейну по три кружки,
Мы стали с Саввой рассуждать
О том, как счастлив был бы Пушкин
Печататься в газете "Мать",

Не говоря уж про Баркова
И прочих озорных господ,
Которым жар ржаного слова
Вдохнул в уста простой народ.

"Ах, как бы Александр Сергеич
Язвил обидчиков своих,
Когда б средь ямбов и хореев
Мог вбить словечко в бельма их!

А Лермонтов, невольник чести!
А Писарев, а Лев Толстой!
Им по колонке слов на двести -
Такое б дали - ой-ой-ой!"

Глинтвейн, и херес, и малага,
И водочка смешались вдруг,
И в сердце вспыхнула отвага,
И Ирку я повел на круг,

Сказал: "Играй, Фёдор Иваныч!
Желает Быков танцевать!
Мамзель, почешем пятки на ночь
В честь славной газетёнки "Мать"?"

И тут фонтан багряно-рыжий
Нас с барышней разъединил,
И всю веранду рвотной жижей
Я в миг единый осквернил.

Сидят облёванные гости,
Шаляпин и его жена,
А Савва Мамонтов от злости
Сует кулак мне в рыло - на!

Вмиг снарядили мне карету,
Кричали в спину дурака.
Не знаю сам, как из буфета
Я стибрил штофчик коньяка.

И вот, как дурень еду, еду...
А всё же сладко сознавать:
Почти поймал за хвост победу,
Почти издал газету "Мать"!


@темы: @стихи, @прочитано