Оставьте старую газету и скуку ветхих новостей - примите всё, как есть, и эту поездку, полку, и постель. Плацкарт не балует уютом, но вот ваш чай, и он горяч. О снах по радио споют нам, во сне всё явно, прячь не прячь. А наяву - лишь заоконный полёт безрадостных берёз, и мерно лязгают вагоны на стыках памяти и грёз. Так жизнь пренебрегает нами в строках восторженных статей, и полустанков именами зовёт потерянных детей. Мы без родительского ока - птенцы в оставленном гнезде. И в этом смысле мало прока от поездов. И там, и здесь - всё то же: дым, гудки, вокзалы, стоп-краны, расписаний бред. И, как вы правильно сказали, - назад для нас дороги нет.
Железный путь, небес немилость, а мы за милость чтим её. Но я, должно быть, утомил вас - пойду-ка выдам вам бельё.
Не страшно жить, но страшно бояться. Новое время звенит струною. Уже дозволено удивляться и восхищаться своей страною. Литерный поезд эпохи катит по рельсам смуты в тупик истории. На всех героев наград не хватит. Практика жизни рождает теории. Больше вещей, хороших и разных. Больше надежд по оптовым ценам. Меньше мыслей, ненужных и праздных. На Кипр, на Мальту, в Сиену, в Вену - куда подальше: людей посмотрим, себя покажем. Видали наших? Уже видали? Пьяных?! В исподнем?!! Ох, нет, должно быть, это не наши...
Пути из варяг да в греки тернисты. Ворота Царьграда увешав щитами, идём к Босфору, мы, атеисты. И нет нам Бога, сразиться с нами.
Ушло письмо в далёкий Престон Кампус. А в Петербурге - пять часов утра. Ночь отступает, светлая пора уж близится. Я выключаю лампус. Я складываю тёплый ноутбук, как книгу, что читал на сон грядущий. И новый день, на смену тьме идущий, встречаю здесь, как тишь встречает звук.
Там на столе печально гаснут свечки, и гаснет день, потерян навсегда. Теперь на берегу спокойной речки в сыром песке не отыскать следа последней нашей столь желанной встречи.
Ты домечтай, о чём мы не мечтали. Ты допиши, насколько хватит сил, о том, как было боязно вначале, о том как я тогда тебя любил, и обо всём, о чём мы промолчали.
Жизнь сшила нас неровными стежками и сбросила на камни с высоты. Нам наши чувства виделись грешками. О, как же ошибались я и ты, затянутые туго ремешками
условностей, страстей неутолённых, презрения к новейшим временам... Воск плавился - горячий, воспалённый, последнее тепло отдав не нам, но суете, на судьбы разделённой.
Теперь всё так запуталось и сжалось - я жив ещё, и ты, дай Бог, жива - но слишком поздно тешить в сердце жалость, когда одно разделено на два, и, кажется, потерь не избежало.
Семь лет спустя, твой образ сохранив, но истребив любовные химеры, я вспоминаю занавеси ив над склепами доверия и веры, и чувствую объятия твои.
политрук несёт наган в благодатный гандистан зита ползает в ногах гита трёт интим-места на чапаевский заплыв сикхи едут к ганг-реке всех отвергнув и забыв яма с кали налегке водят мёртвый хоровод лучшей кармою трясут в смысле этого-того кобра мышкам честный суд пуль наганьих в головах не считает политрук власть советов на гоа вниз по смуглому бедру кровью в море-океан
pravda comes through handycam паки паки ты и я иже х*р увы стихам
Девочка-невеличка из Уёмска едет в Москву - с патронташем эмоций, с подсумком ярких хотелок. Путеводная мысль, как пуля, засела в её мозгу: разум всегда пасует, вистуют воля и тело.
И тогда она переходит, вместе с бледной юной весной, от фривольных частностей к серьёзной охоте в целом - с подствольным шармом и кротостью нарезной, и мощным оптическим на будущее прицелом.
Cложив две жизни, вычитай обид унылые издержки, своди сердечные счета, и над отчётами не мешкай. Я слишком много задолжал, и ты мой долг едва ли спишешь - меня на годы умножай, и добавляй в таблицу выше. В оплату давних векселей прими счастливые билеты, дели удачи веселей на летних радостей приметы. И наш роман на свой манер в дневник записывай подробно - математический пример, и результат в ответе дробный. Пусть эти дроби сохранят впечатанный числитель-память, когда решишь простить меня, и в знаменателе оставить.