В руине выборгской, где пыль и лопухи, и бывших окон мёртвые глазницы - там был большой собор. «Твой грех простится, когда из добродетельной руки ты выложишь свой грош на этот храм» - смешной посул от Папского престола. Теперь здесь хор травинок, ветра соло, и запах тлена – просто в память нам. Когда-то в прошлом финские гробы стояли здесь, и мёртвые солдаты смотрелись в них немного виновато, как если на поверке были бы. Но храм не спас, и бомба через свод вошла, как нож в семейный хлеб пасхальный. И ангелы за смертью смерть проспали, всё обратилось в месиво, и вот их всех похоронили, как смогли. Теперь там стела чёрного гранита.
И только память дважды не убита. И травы прорастают из земли.
Муму плывёт, аж дёргается глаз - нет, верить мужикам никак не можно. Ах, вот вы как - ну нет, не в этот раз. Я женщина, я всё-таки не вошь вам! Доплыть, доплыть, слить воду из ушей. Затем headhunter - фу, ну что за слово. Создать семью, настряпать малышей. Нет, ну не может всё быть так херово! Ах, москвичи, ну что вы за народ: платки купчих промеж степенных бород. Зачем я городила огород? Зачем я так стремилась в этот город? Герасим, кстати, был не так уж плох: пусть комплиментов от него немного, а ведь не бил, и пособил от блох избавиться, и очень верил в Бога. Но и его испортила Москва - кафтан, Охотный ряд, и эта прачка. Пропал мужик, скажу без плутовства. На что ему безродная собачка, когда в уме карьера, барский дом, и все вокруг потворствуют злодейству? Нам всё даётся с болью и трудом, но сказано: пока плывёшь - надейся. Всё будет: новый дом и новый быт, диван, попонка с рюшами, и миска.
Жизнь учит нас, урок не позабыт. Муму плывёт, и берег очень близко.
«Пусть будет мерой чести Ленинград» - слова Берггольц ещё не стёрло время. Пусть нет войны, но нынешнее племя всё медлит на распутье: слева ад призывно рдеет пламенем соблазна, направо рай: стерилен, бел и пуст. И зрит Господь, не размыкая уст, как человеки суетно и разно влачат свой срок вне зла и вне добра. И ангел надо всеми недвижимо как будто спит. И дни проходят мимо.
Зёрна розни в волну посеяли - воды моря взошли потопами. Станут мальчики одиссеями, станут девочки пенелопами. Век героев изранен войнами: покорением, истреблением. За победы - платить достойными, за уроки - платить забвением. Раздавать горький хлеб пророчества, отпускать сыновей в кромешное. Если кровь и отмоют дочиста - эту кровь не забыть, конечно, им. Плачут матери и тревожатся, что ни день - прощания, проводы. Тоньше тонкого яблок кожица, но и яблоко станет поводом. Волны хмурят море морщинами, паруса над заливом ветреным - не детьми уходят, мужчинами, ахиллесы навстречу гекторам.
По берегам деревни загудят, река раскинет рукава притоков, сожмёт в объятьях лодки и утят, и выплеснется в паводке жестоко. А рыбаки подтянут поплавки по щучьему веленью или злобе, и выдохнут себя во тьму реки без заявлений, жалоб и пособий. Кто будет здесь - запомнит навсегда снесённых свай недолгое прощанье. Повсюду - смерть, вода, вода, вода. утопленные козы и мещане. Ищи себя, найди себя на дне - в русалочьих сетях, в бурлящей бездне. Ты - дань реке, тем горше и больней, чем жалобней, напрасней, бесполезней.