неча на роршаха пенять, если vanish палёный
----Пророк----
Храм - замедленный взрыв.
В эпицентре, башку задрав,
человечек глазеет в ужасе и восторге,
как угрюмый свод
сам себя разомкнёт вот-вот,
от святых оставляя блёстки глаза и шкурки.
Как мерцает сквозь пыль
сила власти и красоты -
будь подобен рыбе, хлопай ртом изумлённо.
Дикий смальтовый фарс
упирается в контрфорс
и стихает,
и стекает вниз по колоннам.
А полгода спустя, измотавшись, окоченев,
человечек снующий,
пробитый хандрой навылет,
замирает в метро,
вдруг заметив центральный неф,
и вагоны, зачем-то вплывшие в боковые.
Что ты знаешь о смелости,
мой беспокойный друг?
Ездил в детстве без рук, носил в кулачке мокрицу?
Человечек не спит, слоняется, и к утру
принимает решение всем до конца открыться.
Холодея, строчит
в каждый ящик и каждый чат,
слой за слоем сдирает корки, снимает плёнки,
извлекая на волю вопящих внутри галчат,
продвигаясь назад
от пенсии до продлёнки.
Человечку было не страшно, глаза прикрыв,
шить рубашку на вырост,
лежать у крыльца на выброс
и не знать до поры,
что он - задремавший взрыв,
а нелепая исповедь - вирус.
Мешковатый подросток, пятнистый, как леопард,
тихо входит на сцену,
читает первую строчку.
Зеленеющий клерк выбегает в соседний парк
покататься в опавших листьях,
порвать сорочку.
Совесть цеха уходит вечером с проходной,
утром пишет из поезда,
мол, не ищите, братцы.
Спавший сотню ночей и не помнящий ни одной
без кошмара,
вздыхает, идёт сдаваться.
И, впервые за жизнь проснувшаяся легко,
фея барных соломинок,
жрица модного края
покидает жилище без грима и каблуков,
от своей неожиданной дерзости обмирая.
Мы выходим на площадь, замёрзшая детвора
в идиотских шапках, с малиновыми носами.
Ни отваги топтаться,
ни доблести проиграть -
только писк обречённой искренности.
Часами
мотыльково клубимся, зная - уйдём ни с чем,
и на этот раз, и на следующий.
Но скоро,
скоро нами пальнёт земля,
прицелившись половчей,
чтобы с мясом вырвать засовы,
выбить засоры,
чтобы сбросить уже врунишек и палачей.
Будет морем смеха, шутихой, свирепым танцем
то, что было ручьём речей.
Посшибает, как кегли,
витрины в коронном зале.
Это я говорю - говоритель.
Всё будет так.
Если кто-то внезапно отпер глаза и замер
от укола прекрасного -
это надёжный знак.
(с) Дана Сидерос
Храм - замедленный взрыв.
В эпицентре, башку задрав,
человечек глазеет в ужасе и восторге,
как угрюмый свод
сам себя разомкнёт вот-вот,
от святых оставляя блёстки глаза и шкурки.
Как мерцает сквозь пыль
сила власти и красоты -
будь подобен рыбе, хлопай ртом изумлённо.
Дикий смальтовый фарс
упирается в контрфорс
и стихает,
и стекает вниз по колоннам.
А полгода спустя, измотавшись, окоченев,
человечек снующий,
пробитый хандрой навылет,
замирает в метро,
вдруг заметив центральный неф,
и вагоны, зачем-то вплывшие в боковые.
Что ты знаешь о смелости,
мой беспокойный друг?
Ездил в детстве без рук, носил в кулачке мокрицу?
Человечек не спит, слоняется, и к утру
принимает решение всем до конца открыться.
Холодея, строчит
в каждый ящик и каждый чат,
слой за слоем сдирает корки, снимает плёнки,
извлекая на волю вопящих внутри галчат,
продвигаясь назад
от пенсии до продлёнки.
Человечку было не страшно, глаза прикрыв,
шить рубашку на вырост,
лежать у крыльца на выброс
и не знать до поры,
что он - задремавший взрыв,
а нелепая исповедь - вирус.
Мешковатый подросток, пятнистый, как леопард,
тихо входит на сцену,
читает первую строчку.
Зеленеющий клерк выбегает в соседний парк
покататься в опавших листьях,
порвать сорочку.
Совесть цеха уходит вечером с проходной,
утром пишет из поезда,
мол, не ищите, братцы.
Спавший сотню ночей и не помнящий ни одной
без кошмара,
вздыхает, идёт сдаваться.
И, впервые за жизнь проснувшаяся легко,
фея барных соломинок,
жрица модного края
покидает жилище без грима и каблуков,
от своей неожиданной дерзости обмирая.
Мы выходим на площадь, замёрзшая детвора
в идиотских шапках, с малиновыми носами.
Ни отваги топтаться,
ни доблести проиграть -
только писк обречённой искренности.
Часами
мотыльково клубимся, зная - уйдём ни с чем,
и на этот раз, и на следующий.
Но скоро,
скоро нами пальнёт земля,
прицелившись половчей,
чтобы с мясом вырвать засовы,
выбить засоры,
чтобы сбросить уже врунишек и палачей.
Будет морем смеха, шутихой, свирепым танцем
то, что было ручьём речей.
Посшибает, как кегли,
витрины в коронном зале.
Это я говорю - говоритель.
Всё будет так.
Если кто-то внезапно отпер глаза и замер
от укола прекрасного -
это надёжный знак.
(с) Дана Сидерос
-
-
14.05.2024 в 00:35-
-
14.05.2024 в 02:19-
-
18.05.2024 в 01:25Вот прям крышу мне сносило от их песен.
"Агата" была где-то близко, но после Декаданса, КиЛ и ПЗ что-то сломалось.
-
-
18.05.2024 в 01:28Здесь скорее про "с мясом вырвать засовы, выбить засоры"
-
-
18.05.2024 в 20:41-
-
28.05.2024 в 00:49