неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Не жалей меня, дорогая.
Я слишком мёртвый,
чтобы тратить на тело
эмоции, тушь, слова.
Ты совсем не такая -
неси же пустые вёдра
на беду, как хотела.
Нескошенная трава
пахнет больше разлукой,
чем саваном.
Эта пуля –
мой билет на паром,
уходящий отсюда в тьму.
Я побитая карта,
из жарких игрищ июля
ухожу в отбой.
Ты напишешь - я не пойму.
Не найду,
не вспомню,
не выкраду из святилищ
всех забытых тобой
у жертвенников ножей.
Наши агнцы живы,
и я благодарен им лишь
за уступку участи,
замену в колонке жертв.
Я слишком мёртвый,
чтобы тратить на тело
эмоции, тушь, слова.
Ты совсем не такая -
неси же пустые вёдра
на беду, как хотела.
Нескошенная трава
пахнет больше разлукой,
чем саваном.
Эта пуля –
мой билет на паром,
уходящий отсюда в тьму.
Я побитая карта,
из жарких игрищ июля
ухожу в отбой.
Ты напишешь - я не пойму.
Не найду,
не вспомню,
не выкраду из святилищ
всех забытых тобой
у жертвенников ножей.
Наши агнцы живы,
и я благодарен им лишь
за уступку участи,
замену в колонке жертв.
Сказу отчего-то фильм "Чекист" по повести Зазубрина "Щепка" вспомнился.
с Юрой Борисовым в главной роли.
А ещё мне очпонра "Библия бедных" Евгения Бабушкина.
"Капитан Волконогов" - тоже про террор. В Ленинграде 37-38 гг. чекисты пытают и казнят, а потом их пытают и казнят. Один успевает бежать с папкой расстрельных дел. Обходит семьи жертв и просит его простить. Но получает невысказанное прощение только от умирающей старушки на чердаке. Такое "Преступление и наказание" навыворот.
Один успевает бежать с папкой расстрельных дел. Обходит семьи жертв и просит его простить. - а куда потом девается? Или все равно схвачен, в итоге?
но - вот ведь парадокс - с точки зрения уголовного кодекса СССР капитан не преступник: его не арестовали и не осудили, даже со службы в НКВД не уволили. - вот мой прадед, отец моей бабки по матери, схожую карту и разыграл - т.е. "вы меня убили, по беспределу, потому что мои слова и манеры вывели вас из себя и эмоции зашкалили; но не осудили, не арестовали, не вынесли приговор, так что, к моей жене и дочери у вас вопросов быть не должно".
Мне очень и очень приятно общаться с автором, который так беспощадно точен в суждениях.
Реально, это просто счастье какое-то.
Ну вот, позволю себе развлечь вас образцом своих графоманских упражнений
* * *
- Мадам Анжель вам письмо прислала, мэтр Гийом, - за завтраком служанка, накрывавшая на стол, положила рядом с прибором длинный узкий деревянный пенал.
- С кем? - хозяин дома поддернул манжеты, и пригубил разбавленного вина.
- Проезжал кто-то мимо, гостил у них, так мадам вам написала, - охотно объяснила служанка, закончив свои хлопоты и садясь к столу, - Он так и сказал, он не задержался, в Ла Реоль спешил. Не назвался, хоть я и спросила.
Человек чуть повел плечами:
- Анжель наверняка пишет, с кем она передает весть, - равнодушно резюмировал он, и, наконец, решив что-то для себя, придвинул блюдо со шпинатом и сложил молитвенно ладони, - Благослови, Господи, нашу трапезу, благослови этот день, дарованный нам Тобою в милости Твоей, ради света Твоего и радости. Хвали, душа моя, Господа за то, что стол мой не обилен явствами, за то, что даровал Он нам власть научить свою плоть любить все, что исходит от Него.
Служанка тихо шмыгнула носом.
- Красиво говорите, мэтр.
Сидевший рядом с ней работник свел брови и ткнул ее локтем в бок.
- Мальва, Оде, - урезонил их обоих хозяин, едва заметно поморщившись, и, перекрестив свое блюдо, приступил к завтраку.
Про письмо сестры он едва не позабыл, вставая из-за стола - все та же Мальва осторожно окликнула господина и сунула ему в руку пенал:
- Мадам вам написала...
Рассеянно кивнув, хозяин дома взял его и вышел из гостиной. День начинался и следовало написать шевалье де Прюи по поводу его земельной тяжбы с каноником из Ажана за сад, набор серебряных ложек и шкатулку, инкрустированную бронзой, доставшиеся канонику от выжившей из ума вдовствующей госпожи де Прюи. На которую "снизошел дух" и она вынесла бы из дому все, если бы сын не запер ее, усомнившись в том, что Господь овладел разумом старухи. Но, к несчастью, слишком поздно - мадам успела вынести ожидавшему за воротами кюре набор серебряных ложек, шкатулку, как утверждает кюре, пустую, и пообещать ему сад. "Забирайте все, все, святой отец!" - кричала она на всю улицу, ее помешательству было множество свидетелей. Мадам рвала на себе одежду, желая освободиться от всего, все отдать, как будто, раздав имение свое, она обрела бы, наконец, свободу и от самой жизни.
Мнения горожан разделились. Кто-то был согласен с шевалье, что его матушка и вправду рехнулась, кто-то полагал, что Дух Божий явил ее устами свою волю и кощунственно оспаривать у каноника церкви святой Екатерины то, что она отдала ему по велению сердца. Отчаявшись найти поддержку в городском магистрате, шевалье обратился к королю Наваррскому, супругу мадам Маргариты де Валуа, владевшей Ажаном, и Генрих велел заняться этой тяжбой единственному известному ему доктору права.
Друг дю Барта, писал король Наваррский, я был бы рад, если бы обошлось без представлений с изгнанием или исцелением бесноватых. И приписал: горожане Ажана, в большинстве своем, добрые католики.
Хозяин дома поморщился, в очередной раз задумываясь, как можно обойти неприятную надобность приглашать инквизитора для освидетельствования госпожи де Прюи - ежели есть сомнения в том, что разум ее ясен.
Покачав головой, он понял, что застыл на середине лестницы, глядя, как танцуют пылинки в солнечном луче и сжимая в руках письмо Анжель. Скорее всего, сестра пишет о своих детях и супруге, о том, как у них все благополучно, и выражает обеспокоенность тем, что старший брат до сих пор не женат. Но, возможно, она тоже писала о какой-то своей нужде, и стоит отвлечься на нее - хотя бы для того, чтобы вспомнить что-то кроме этого скользкого дела.
Открыв пенал, хозяин дома развернул свиток, пробежал глазами первые несколько строк - и перекрестился. В сердце своем уже зная, что все было слишком давно, чтобы порадоваться новостям. Которым не следовало бы радоваться - но, в том, что неуместное чувство не родилось в сердце, не было доли его христианского труда и смирения, были лишь сила обстоятельств и властный ход времени, смывающего все.
- Мэтр Гийом... - тревожно окликнула снизу служанка. И хозяин дома обернулся.
- Блэз де Монлюк никогда больше не придет в Маувезин, Мальва. - проронил он. - Анжель пишет - он умер, ей известно наверняка, месье де Шантельбер, из свиты губернатора Дамвиля, присутствовал при этом.
- Хвала Господу и Деве! - обрадованно всплеснула руками женщина. И упрямо насупилась, с вызовом глядя на господина, - Уж не грех порадоваться, как мы натерпелись от его солдат! Я... - глотнула она воздуха, но замолчала, мотнув головой, - Да и вы, помните, мрачнели, как пастор приходил и говорил, как он в Ниме... - она смолкла на полуслове, не найдя к себе сил выговорить, что же именно он в Ниме, видимо, есть воспоминания, которые не остывают никогда. Только молча рубанула рукой воздух.
- Он мертв, Мальва. Он уже не совершит ничего сверх того, что содеял. Зачем-то Господь даровал ему долгий век.
- А я хотела, чтобы его убили, - служанка нахмурилась и отвернулась.
- Господь хотел иного. Возможно, потому что Блэз де Монлюк не мог сотворить больше зла, чем Господь желал бы, дабы обратить его к нашему благу.
Несколько мгновений простояв у подножия лестницы неподвижно, служанка махнула рукой, развернулась и ушла в кухню. А хозяин дома, проводив ее взглядом, пробормотал, глядя на свои башмаки:
- Зло - это та степень добра, которую нам не хватает мудрости постичь... и, размышляя о недоступном мне, я снюсь сам себе. Снюсь сам себе... - повторил он, усмехнулся одними углами губ, свернул недочитанное письмо сестры в свиток, закрыл пенал и пошел по лестнице вверх.
Он снился сам себе. Все снилось ему. Старый враг гасконских реформатов, выпивший их крови куда меньше, чем пролив зазря, был мертв и никогда уже не мог никого уничтожить. И это тоже был сон. Уже несколько лет, как сон.
Блэз де Монлюк уже несколько лет был химерой напуганного в детстве ума - перестав быть наместником короля в Гаскони. Он уже несколько лет не существовал для этой земли, для ее домов и ее садов. И можно было даже не говорить ничего Мальве, от этого ничего не изменилось бы.
Умирают люди, но не химеры, думал он, открывая свой кабинет и садясь за стол. Химеры не умирают, химеры не могут умереть, потому что никогда не жили. Химеры могут только истаять под солнцем дня. Или раствориться, как соль, в потоке времени, уносящем то, что не имеет более смысла.
* * *
Как говорится, всегда надо дать возможность окружающим сменить лестное мнение о тебе - на несколько менее лестное (а вдруг)
Человек полагает, что его прошлое есть следствие его воли, но
"были лишь сила обстоятельств и властный ход времени"
Но даже если так, человеку важно помнить, чего он хотел в начале пути.
но и право расхотеть. К сожалению, некоторые люди хотят невозможного.
А расхотеть никак не хотят. И страдают. И поделом.
А расхотеть никак не хотят. И страдают. И поделом. - в общем, да.
Как раз сейчас нахожусь в процессе определенного расхотения. Совсем недавно не думала, что хочу невозможного, но сейчас, судя по всему, приходится прийти к выводу, что расхотеть себе дешевле. И заняться чем-нибудь другим.
Такое всегда вызывает уважение.
Так что, пытаюсь с этим сделать то, что в моих силах. Т.е. если изменить не ситуацию, то свое позиционирование относительно нее.
"ведь мир устроен так, что всё возможно в нём, но после ничего исправить нельзя"
- это, вероятно, самая мудрая и глубокая мысль в текстах советской поп-музыки.
Хотя русские люди как раз довольно часто по встречной полосе движения ездят ) - а что ты в эту метафору вкладываешь?
Но надо признать, что это работает! Так и хочется вспомнить, что кое-кто отчаянных дураков бережёт.