Убил волынщика сосед,
а был волынщик хром и сед.
Он Бёрнса чтил, он килт носил,
но под шотландца не косил.
Он из волынки звуки гнал,
но не за кир и не за нал.
Совсем не пил и не курил,
и звался просто - Михаил.
Он в злой Москве смиренно жил,
плясали дети и бомжи
под вой волынки у метро -
а он глядел на них хитро.
В прищуре стариковских глаз
читалось - "я не знаю вас,
а вы не знаете меня,
но мы по музыке родня".
И он волынил и сипел,
и кто-то слушал, кто-то пел
налитый водкой до краёв -
Филёв, Жулебин, Бирюлёв,
Беляев, Выхина, Коньков,
Орехов, Митин, Третьяков,
Петровский-Разумовский тож -
кто к песне гож и кто не гож.
Сосед его, король червей,
был дна могильного черней:
богат рублями, духом нищ,
работник сумрачных кладбищ.
Волынки звук ему был плох,
терзал его, как сотня блох,
как гавриилова труба -
звучна, правдива, и груба.
Он злобно слушал этот глас,
но в день несчастный как-то раз
терпеть уже не стало сил -
достал волыну и убил.
Теперь волынка сирота,
и лишь на небе где-то там
звучит волынщика завет -
"для вольных звуков смерти нет".
Звучи, волынка у метро,
дыши свободою ветров,
будь как печаль и звонкий смех.
Будь примирением для всех.