Курс лечения осилив в лучшем случае на треть, я сказал врачам: в России проще сразу помереть. - Не судите торопливо, - отвечают мне врачи, - в гроб мы вас загнать могли бы, но потом с вас получи... Вы таблеточки примите и прокапайтесь ещё: через месяц в лучшем виде перед лечащим врачом. Жив-здоров, платите в кассу, распишитесь в трёх местах. Будем рады видеть вас мы! - Нет, спасибо, я уж сам. Я уж как-нибудь подальше от шприцов, бинтов и клизм.
Смотри, мой друг, как жизнь сквозь нас идёт неслышными шагами: Цветной бульвар, и зелень глаз, и листья клёна под ногами. И Рождество, и терпкий май, и нимфы с кольцами из стали.
Кто были мы? Кем мы не стали?
Пусть даже этот мир - не рай, но все Настасьи верят в счастье, и это, право, не грешно. А капли влаги на запястьях сверкают щёкотно-смешно.
И еле слышно шепчет вечность: "пусть будет жизнь твоя легка, как дуновенье ветерка меж лепестков тигровых лилий. Не трать на тщетное усилий, не строй высоток из песка"
>>Положи мне в конверт ромашек, >>буду нюхать средь дел домашних, >>буду в тёплых ходить гамашах, >>и не помнить своих промашек. >>>>Речная Нимфа, миллион лет назад
Моё письмо разбилось о молчанье.
С надеждою, с весенним ветерком я мчал в края, где тихое звучанье гармонии не выразить стихом. Мой путь слагался в мили на дисплее одометра, и низкие холмы казалось, были ближе и теплее, чем те, что прежде здесь встречали мы. И всё-таки ни Хельсинки, ни Рига, ни город Миссо в эстландской глуши мне не были милы, и странствий книга дописана. Пока есть путь - спеши. Но не ищи правдивого ответа на важные вопросы за чертой, где нет ромашке отданного лета.
на родниковый день мурашковый закат набросит нежный шёлк и в далеке далёком совиный жёлтый глаз кузнечиковый стрёкот тропинки через луг и свежие стога прохладой ручеёк лощинку остудит жизнь пряна и горька и оттого так ценна свирель из тростника хрупка и тонкостенна и комариный мир в гармонии гудит птенцы из гнёзд глядят на тёплый летний мир им невдомёк ещё когтей совиных право летание без крыл жестокая забава но воздух осязать торопятся они
Ни карты, ни проводника. Лишь волчий вой и страх олений. Пусть даже жизнь порой горька, но под покровом сожалений она хранит бесценный дар: надежду на зарницы чуда. И так земной кружится шар. И нет для нас пути отсюда.
Чуда не будет, обратно не позовут. Евины волосы пахнут Эдемским садом. Лишнее знание выгорело в золу. Опыт приходит с болью – но так и надо. Время течёт - к увяданию и распаду. Ева готовит, зовёт Адама к столу.
Кроме детишек - на Еве и скот и дом. Новая жизнь начинается с недосыпа. Ева покорно смиряет себя трудом. Ищет где сесть, отварного зерна насыпав. Смотрит на мужа, и смотрит затем на сына. Первыми кормит мужчин, а сама - потом.
Участь изгнанницы Еву не тяготит. Где там тот сад, да и был ли он - ей неважно. Авель и Каин растут, и земля родит. Летний Адам возвращается с жаркой пашни. Счастье повсюду, и Еве уже не страшно: «Я - не одна, и кто есть со мной - не один».
Я счастливый задорный шут на торговой площади – мне всё позволено, и я пою что хочу. Меня любят цветочницы и гвардейские лошади. У меня бубен, и я в него колочу.
Но однажды настанет день, и меня накроет - я забуду все шутки, юродствовать прекращу, назову королеву овцой в золотой короне, и пойду на плаху к королевскому палачу.
Только цветочницы с букетиками тюльпанными пожалеют шута надоевшего королю. Их дети сядут под липами и каштанами и ударят в мой бубен, и песни мои споют.
Печальный пейзаж незнакомого мира: песчаные дюны, горячие скалы, и жуткое небо, сожженное кем-то - пристанище ангелов, первых из первых.
На вечных крылах цвета грязного снега они патрулируют мёртвую бездну. Они охраняют покой поднебесья, и каждый их день полон смысла и света.
Они навещают покинувших Небо, спустившихся жить на бесплодные земли. Они объясняют природу затмений, и логику смерти, и мудрость рождений.
И вновь исчезают с полуночным ветром. И их провожают напалмом и хлебом, любовью и гневом.
О, первые ангелы странного мира, вы так отрешенны, вы так безучастны. И так совершенны, и столь же несчастны - ваш путь ниоткуда ведет в никуда. Вы слишком стары, чтобы ждать новой эры. Вы слишком мудры, чтоб искать новой веры. И ваши поступки не требуют знаний, и ваши дела не имеют названий как ставшая паром вода.
Так просто судить, если нет оправданий, так просто молчать, если нет объяснений. Над городом реют пурпурные стяги, и тени столетий ложатся на стены.
И каждый из тех, кто несёт знаки Неба к неведомой нам за несчастьями цели взирает на спящих в измятой постели больного Адама и пьяную Еву.
Но реки горьки, как последние слёзы, и звери сбиваются в зимние стаи. И стаи идут по остывшему следу, по чёрной земле, как по первому снегу.
А мы закрываем ладонями лица, и вдруг понимаем, что нам это снится. Всё это лишь снится.
Как странно быть ангелом, мудрым и вечным - прощать там где нет ни прощенья, ни веры. Нести в мир печаль сверх отпущенной меры, и в названный час низвергаться с небес звенящим дождем из дюралевых перьев на головы тех, кто устал и растерян. И воем с холмов вас приветствуют звери, и вновь открываются души и двери посланцам потерянных мест.
Твоё дрожанье на весу подобно жизни человека. От дымом пахнущего века ты скрыта в ягодном лесу. И пусть паук - твой господин, создатель, житель, управленец - прикосновением коленец ловушки ладит - он один не ведает, как странно мир устроен божьим изволеньем, и солнца благостным томленьем. Попавших в неводы твои мне жаль. Но кто из нас спасён от трепетаний и распада?
И всё принять за счастье надо, и как урок запомнить всё.
Не летай самолётами, лучше ходи пешком, безучастность толпы лёгким шагом насквозь пронзая. От случайных смертей не откупишься злым стишком. Небо стало таким опасным, ты знаешь, зая.
Не спускайся в метро, эти станции не спасут, пассажиры глаза за экраны смартфонов прячут. Безопасности нет наверху, а уж там, внизу и подавно, и все заверения мало значат.
В этот покер с судьбой нам играть не к лицу уже - слишком слеп её меч, он нескоро вернётся в ножны. И тревога по лицам и в дательном падеже: мне тревожно, тебе тревожно, нам всем тревожно.
тут данила сказал давайте бить англичан мочить от плеча в сортире и даже ногами к англичанам у нас антипатия горяча пусть своим языком нашу францию не поганят
не найдём англичан насуём французским врачам таксистам дантистам марксистам местным бичам или кто там ещё нам под руку попадётся
а повяжут станем паясничать и кричать мол на нас косились и что теперь остаётся как не дать врагам суровый русский отпор
а топор войны мы зарыли а где не скажем
эти френчи лохи и эта хрень до сих пор там работает в смысле отмазки и очень даже
кто со мною шагай вперёд и глаза не прячь мы напомним европе про удаль российских наций
тут пришёл физрук и отнял у даньки мяч и заставил потеть на брусьях и отжиматься