Кто ещё? Кто со мной? Отзовитесь, охрипшие боги! Никого. Тишина. Я отчаялся звать вас из тьмы. Я свободен, на сердце легко, я один на дороге во владениях стервы-подруги-красотки-зимы.
Нет, уже не дозваться, помёрзли правители неба. Ничего, не беда, я пройду этот путь и без них. Моя участь прекрасна, хотя и довольно нелепа - пусть здесь нет ни пера, ни чернил - я сложу этот стих.
Я опять вспоминаю изгиб Ваших плеч и ресницы, что порхали, как крылья стрекоз на июньском лугу. Много жизней назад я предвидел, что это случится. Я всё знал наперёд, но вернуться уже не могу.
Я люблю эту жизнь, пусть она и бросала мне кости. Но и в свете лампад, и в сияньи роскошных балов мне всегда не хватало кого-то, и крест на погосте был честнее, чем тысячи попусту сказанных слов.
Я ушёл от прикрас, я бежал от напрасных сомнений. И не стоит меня упрекать в безразличии к Вам. Это вовсе не так, это – проза суровых решений. Не сочтите за дерзость, но связь наша – похоть и срам.
Вы юны, и немало ещё соберёте трофеев. Вам не хватит и стен, чтобы столько развесить рогов. Как когда-то прекрасно сказал Венедикт Ерофеев - просто подло лишать человека привычных оков.
Ну да полноте, время покажет, где прах, а где порох. Я совсем не любил Вас, и Вы не любили меня. Нет нужды разбирать безвозвратно ушедшего ворох, Несожжённые письма у хладного сердца храня.
И ещё: Ваша матушка будет изрядно довольна, может быть, что и лучшую партию сыщет для Вас. Это грустно, ведь Вы не кобыла для барского стойла, и не кукла, которую рядят в шелка и атлас.
Нет, Вы – странная дикая дивная тёмная птица, вы дитя декаданса, вы фея салонных манер. Вы готовы отдаться любому, кто даст Вам забыться, но всего не забудешь, порок безнадежен и сер.
И когда на заре вы идёте вдоль зимней Фонтанки, возвращаясь домой от ещё одного бомарше, в Вашем сердце лишь сырость и бледные злые поганки, и продрогшие кошки когтями скребут по душе.
Может быть, эта долгая ночь и не станет последней для меня (да не станет последней она и для Вас) но я знаю: и сотня парижей не стоит обедни, если эта молитва притворна. На дне моих глаз
навсегда сохранятся изгиб Ваших плеч, и ресницы, что порхали, как крылья стрекоз на июньском лугу. Много жизней назад я предвидел, что это случится. Я всё знал наперёд, но вернуться уже не могу.
Казнён? Помилован? Узнать бы… - Доел свой пряник? Пробуй кнут! Разводами кончались свадьбы, поминки – танцами, и тут я, наконец, прозрел, пожалуй, и вслед за Блэром повторю: жизнь коротка, не тратьте жалоб на недостойную херню. Без извинений, оправданий, и бесполезной суеты живите, сердце не поранив - и чтоб вокруг одни цветы, и чтобы дней земных не жалко, и чтобы ноты брать на слух. О двух концах Господня палка - а не ухватишь сразу с двух. Не в том беда, что энтропии мы наперёд обречены - нас просто слишком торопили любить награды и чины. Но всё обман и льстивый морок - нагим пришёл - нагим уйдёшь. И следом все, кто мил и дорог, кто был хорош и нехорош. Жизнь – микс из мёда и тротила, стихов измятые листы, и, как Раневская шутила – прыжок в могилу из п***ы.
Вот прыгнешь – сердце замирает, но не тревожится ничуть. Без парашюта, да, я знаю - а всё равно – лечу, лечу!
Научить бы тебя терпению, торопыжка. Починить бы твои свихнувшиеся часы (недопитый кофе, забытая в парке книжка, полёты на полюс, повзрослевший без мамы сын). Показать бы тебе, как строго нас время учит. Мы как дети в школе, и снова звонки звенят. Вот уходят тучи, свет-мой-зеркальце ловит лучик, ты как солнечный зайчик внезапно будишь меня. Я как будто сплю, ты меня тормошишь за плечи, я ворчу, но на этот раз не сержусь ничуть. Всё в свой срок, дорогая, - явления, смыслы, вещи. Не смогу объяснить, но хотя бы сам научусь доставать тебе бога из китайской детской машинки, прогонять твой страх, наполнять словами тетрадь, много раз совершать удивительные ошибки, много раз исправлять непростительные ошибки, любить, ненавидеть, считать овец и снежинки.
Убивай их, Гамлет, они невинны - и в кувшинках или с кувшином винным, а всё те же твари и те же бл**и, как ты сам, товарищ, как ты сам, приятель. (c) Тёпленькая пошла
Я бы был простым, но меня прогнали. Раз в два года новая биеннале. Просыпаюсь с чьей-то чужой красоткой: приманил хореем, стреножил водкой.
Сигаретный дым доведёт до рака, ну и пусть – никто здесь не будет плакать. Если ром с текилой уже намешан, то не нужно помнить, как мир кромешен.
В Эльсиноре - цирк на Цветном бульваре, все в миноре, твари щекочут тварей. Этот красный смех по тарифам твёрдым, что смешит живых - не годится мёртвым:
- Фортинбрас с полками идёт на помощь. - Не купайся пьяная, ты утонешь. - Наш король сказал, что сюжет не нов был. - Убивай их, Гамлет, они виновны.