Und wenn du lange in einen Abgrund blickst, blickt der Abgrund auch in dich hinein. Friedrich Nietzsche
Человек, уставясь в бездну, думает: видали мы много дырок интересных и коней с педалями. Наш конвейер поколений вхолостую лязгает - где не Ленин - там Пелевин с бубнами да плясками. Вот, к примеру, проводницы, девушки вагонные - любят нежно материться на кентов с погонами. Если, скажем, поезд едет мимо Ыхьи-станции - спишь в купе, нетрезв и бледен, только ссышь признаться им. Проводница проводнице говорит: без палева, мимо Ыхьи - хоть сто тридцать, только чтоб не спали бы. Не прощу такого скотства твоему Довлатову - это ж Ыхья! Знаешь, солнце, - я бы не дала ему.
Век считая за полвека, ставим смайлы-рожицы. Бездна смотрит в человека и от страха ёжится.
Порой нас принимают не за тех. Порой - не те за тех нас принимают.
И лишь дельфины ясно понимают: с русалкой жить - для ангела не грех. Кто любит и любим - в том нет стыда, как нет вражды меж небом и волнами. Но предки наши воплотились нами - бескрылыми, безжабрыми... Беда совсем не в том, что ангелов не стало, и не найти русалок в наши дни.
Весь ужас в том, что в мире мы одни не знаем, как для счастья надо мало.
Набегающих волн благозвучие постигай, и заброшенный мол растворяй в белизне стиха. Нарисуй на песке это солнце и этот день, и купальник забудь, и водою себя одень. Ветер гладит песок на вершинах пологих дюн, солнце катит рейсшиной к закату, и вечер юн. Чайка словно бумажный кораблик висит в воде - всё простое так важно, но нам не сказали где замыкается круг воплощений надежды в явь. Без обид и прощений песком засыпай меня, а потом засыпай, покрывалом укутав сон. Я останусь с тобой, как забывший "Арго" Ясон. И драконьих зубов мне не сеять уже, и не вспоминать о далёком Иолке, и о руне.
Найдёт другую - от печали, но вот для счастья - не найдёт. Пройдёт зима, растает лёд, слова, что болью прозвучали - затихнут. Память скроет их так, словно не было и боли. Любить без слёз, по доброй воле - вот выбор тех, кто чувств своих теперь не пленник, а хозяин. И, пусть разлука и горька, но ждать без сна в ночи звонка не стоит. Избегай окраин стези своей. Не бойся зла, когда оно к тебе нагрянет. Пусть кровь сердечных ран багрянит не ту дорогу, где ты шла. Не отводи свой взгляд от мук - но знай: не Бог судил нам муки.
Не заводи друзей от скуки - друзья приходят к нам не вдруг.
Где бы ты о милости ни проповедовал, как бы ни грешил, за кем бы ни шёл - только дым и пепел за успехами, бедами, книги ест огонь, оранжев и жёлт.
В нужную минуту никого не докличешься - всем не до тебя, бо самим не пропасть. Качеством молитв не осилить количества потерянных душ и могильных лопат.
Бог не то, что глух - он устал слушать радио: ипотечный рай, новый вклад «Благодать». Ладно бы грешили детей своих ради, но берут чужое, а своё не отдать.
В расписках имён и чисел сумятица - такой-то такому-то столько-то в долг. И я знаю, чем однажды расплатится брат брату Авелю, и человеку волк.
Конь остановлен. Ночь избою горящей в ад обращена. Кефир - ни полмешка без боя! В окопе тёща и жена считают бережно патроны и экономят на бинтах. А счёт врагов - на мегатонны, и удаль в молодцах не та.
Доход с усушки и утруски - для новых подвигов беречь. Чтоб женщин есть в селеньях прусских, коней ловить и избы жечь.
Ангел бьётся в стеклопакет аки чайка-птица. Оксана встаёт, ищет тапки и матерится. Проверяет - трусы на месте, а лифчик где-то. Сердито думает: и по**й, что не одета.
- Чё тебе надо-то, чудо ты в перьях, вот ведь… Открывает окно, ангел падает комом подле, задыхается и трепещет и шепчет: слушай, нам тут нужны для плана простые души.
- Стучался к соседям, но там заклеено глухо, а тебе-то что, всё равно третий день под мухой. И этот твой мент приходящий к жене уехал. Давай, одевайся. Оксана: мне делать не**й?
- Завтра на смену, я крановщица так-то. Ангел: давай обратимся к суровым фактам: мир рушится, Третье транспортное уже в руинах, к утру от Москвы останется половина,
к полудню - от мира дай Бог, если хоть осьмушка. - Вот счастье-то, ты, летучая погремушка! Бл**ь, если б вчера с прорабами не пила я… Дрянной ты гонец, и весть от тебя гнилая...
- Паспорт-то брать? Или как там у вас на небе? - Не надо паспорт, здесь всё только прах и пепел. Джинсы надень и свитер, иди за мною как всякая тварь когда-то пошла за Ноем.
Выходят во двор, там пусто, все спят до смерти. Ангел колечко с ключами на пальце вертит. Оксана ху*ет: неужто на тачке ехал? Ангел ключом отпирает Оксане небо.
А там - какие-то бл**ские волонтёры в касках блестящих, как яйца кота натёртых, психологи, травматологи, пид**асы - тянут руки: а мы вас ждали, и вот как раз вы…
Оксана рычит нереально плохое слово, бьёт ангела в глаз, разворачивается, и словно Перово вокруг неё сейчас не пылает, шипит: идите вы с вашим ебу*им раем!
- Я рулила краном семь лет и не знала горя, хотела замуж и в отпуск, а тут такое...
С надеждою, с весенним ветерком я мчал в края, где тихое звучанье гармонии не выразить стихом. Мой путь слагался в мили на дисплее одометра, и низкие холмы казалось, были ближе и теплее, чем те, что прежде здесь встречали мы. И всё-таки ни Хельсинки, ни Рига, ни город Миссо в эстландской глуши мне не были милы, и странствий книга дописана. Пока есть путь - спеши. Но не ищи правдивого ответа на важные вопросы за чертой, где нет ромашке отданного лета.