Толкать вперёд качели смысла порою страшно, ангел мой. Как верный маятник прямой качель взлетела и зависла. Но вот уже назад, назад летит бездушное устройство симптомом разума расстройства из ада в рай, из рая в ад. И всё же есть ещё надежда – где солнце в лужах, сорняки, и жёлтых баков пустяки, и псов взлохмачены одежды. Наш мир раскачивая, мы взлетаем. Кренятся качели. Я так хочу, чтоб мы успели до наступления зимы.
Я помню эту сказочку: жила принцесса в удалённом мрачном замке - ни повара, ни пони, ни служанки, дракон - и тот был списанным и жалким - летать летал, а драться не желал.
Вы спросите: а где же женихи? Где храбрые роланды-ланселоты? Ужель им ради девы неохота преодолеть чащобы и болота и обнажить фамильные клинки?
Полкоролевства – это не пустяк, и многие из жадности решались. Но вечно обстоятельства мешали: то снег, то дождь, то зной и слепни жалят, то в карты проиграются в гостях
у местного лесничего, а тот возьмёт в залог доспех, коня и сбрую… Нельзя же, в самом деле, в глушь лесную идти пешком в подштанниках, рискуя в бою потом, как жалкий шкодный кот,
стоять перед драконом... Ей же ей, принцесса верной гибели не стоит. "Наивный рыцарь был зажарен стоя" - аж дрожь берёт от этаких историй! Приданое бы взял, но жизнь нужней.
Так всяк герой от подвига бежит - не рыцарством, подштанниками пахнет. Отваги ни в балладах, ни в сердцах нет. И оттого принцесса в замке чахнет, и пацифист-дракон поныне жив.
Над письменами линий, над стенами из камня плывёт в небесной сини прекрасноликий ангел. На неподвижных крыльях распластанный в потоке скользит над жёлтой пылью, лежащей на дороге.
И город в смертной тени, чумной и ждущий чуда, готов принять спасенье неведомо откуда. Не верящие в Небо - в чуму всегда поверят. Чума решает слепо: отрежет - не отмерит.
Верни же им надежду, избавь от страха смерти. Пусть будет всё, как прежде на этой жалкой тверди. Пусть будет всё, как было до дня чумного мора, когда беда накрыла безжалостно и скоро.
Но нет, ты послан с местью, ты собираешь души. Крыла покрыты жестью. А стоны - тише, глуше. И нет в тебе надежды, жестокий ангел смерти. И ныне, как и прежде, на этой жалкой тверди чума косою косит и жнёт серпом без счёта...
…и падают колосья, и тщетно молит кто-то о милости и мире - молитву еле слышно. И взмах серпа всё шире, и Небо неподвижно.
Подобны неземному волшебству, нам грезятся отважные полёты - на высоте, где только лишь пилоты, себя приносят в жертву естеству эфирному, вплетаясь в ткань пространства. Но если жизнь земная нам мила - то всё же жаль, что лезвие крыла не в силах от небесного убранства отнять хоть малый ломтик. И из снов мы падаем в рассветные постели, и чувствуем, что снова не успели сложить из грёз десяток важных слов.