Я помню эту сказочку: жила принцесса в удалённом мрачном замке - ни повара, ни пони, ни служанки, дракон - и тот был списанным и жалким - летать летал, а драться не желал.
Вы спросите: а где же женихи? Где храбрые роланды-ланселоты? Ужель им ради девы неохота преодолеть чащобы и болота и обнажить фамильные клинки?
Полкоролевства – это не пустяк, и многие из жадности решались. Но вечно обстоятельства мешали: то снег, то дождь, то зной и слепни жалят, то в карты проиграются в гостях
у местного лесничего, а тот возьмёт в залог доспех, коня и сбрую… Нельзя же, в самом деле, в глушь лесную идти пешком в подштанниках, рискуя в бою потом, как жалкий шкодный кот,
стоять перед драконом... Ей же ей, принцесса верной гибели не стоит. "Наивный рыцарь был зажарен стоя" - аж дрожь берёт от этаких историй! Приданое бы взял, но жизнь нужней.
Так всяк герой от подвига бежит - не рыцарством, подштанниками пахнет. Отваги ни в балладах, ни в сердцах нет. И оттого принцесса в замке чахнет, и пацифист-дракон поныне жив.
Над письменами линий, над стенами из камня плывёт в небесной сини прекрасноликий ангел. На неподвижных крыльях распластанный в потоке скользит над жёлтой пылью, лежащей на дороге.
И город в смертной тени, чумной и ждущий чуда, готов принять спасенье неведомо откуда. Не верящие в Небо - в чуму всегда поверят. Чума решает слепо: отрежет - не отмерит.
Верни же им надежду, избавь от страха смерти. Пусть будет всё, как прежде на этой жалкой тверди. Пусть будет всё, как было до дня чумного мора, когда беда накрыла безжалостно и скоро.
Но нет, ты послан с местью, ты собираешь души. Крыла покрыты жестью. А стоны - тише, глуше. И нет в тебе надежды, жестокий ангел смерти. И ныне, как и прежде, на этой жалкой тверди чума косою косит и жнёт серпом без счёта...
…и падают колосья, и тщетно молит кто-то о милости и мире - молитву еле слышно. И взмах серпа всё шире, и Небо неподвижно.
Подобны неземному волшебству, нам грезятся отважные полёты - на высоте, где только лишь пилоты, себя приносят в жертву естеству эфирному, вплетаясь в ткань пространства. Но если жизнь земная нам мила - то всё же жаль, что лезвие крыла не в силах от небесного убранства отнять хоть малый ломтик. И из снов мы падаем в рассветные постели, и чувствуем, что снова не успели сложить из грёз десяток важных слов.
тут данила сказал давайте бить англичан мочить от плеча в сортире и даже ногами к англичанам у нас антипатия горяча пусть своим языком нашу францию не поганят
не найдём англичан насуём французским врачам таксистам дантистам марксистам местным бичам или кто там ещё нам под руку попадёцца
а повяжут станем паясничать и кричать што на нас косились и што теперь остаёцца как не дать врагам суровый русский отпор
а топор войны мы зарыли а где не скажем
эти френчи лохи и эта хрень до сих пор там работает в смысле отмазки и очень даже
кто со мною шагай вперёд и глаза не прячь мы напомним европе про удаль российских наций
тут пришёл физрук и отнял у даньки мяч и заставил потеть на брусьях и отжимацца
Смутная тень сурка падает от меня. Коротко, в двух строках, зимам на снег пенять - вот уж напрасный труд, тщетный расход чернил. Тёплые дни придут. Но потом. Извини.
Этот февраль иной, а с виду такой, как все. Прошлое стало мной, привычно проснулось в семь. Будущему не понять, оно слишком сладко спит. И даже тень от меня - дрожит, сторожит, сипит.
Прошлое для сурка всего лишь недавний сон: во сне зима и пурга, и хлёсткий снежный песок; во сне бедняк-савояр, шарманка, голод и брань. О, где же милость Твоя? Убей, но больше не рань.
Не жди от бродяг мольбы, не жди от зимы тепла. Прими мир, каким он был - от скотобоен и плах пройди к соборам, дворцам, смени тряпьё на шелка. Творенье тешит творца, так сука любит щенка.
Так и февраль зиме - младший любимый сын. Дорогами перемен идут лишь одни часы. А савояр с сурком - вечный как мир, сюжет. Вечность идёт пешком. Для вечности смерти нет.
Едва ли кто ещё, помимо Босха писал такое. Праведник в раю - и тот смахнёт слезу свечного воска, узрев повешенных, и ведьм в ночи, и сов, и прочее, что будит наши страхи.
Меч жизни остр, и наши игры слов - лишь капли крови возле этой плахи.
Но, избегая мрачного, скажу: есть многое, что радостно и мило в обычной жизни, близкой к рубежу прозрений.
Смерть оскалилась уныло, но пусть не ждёт почтения от нас - ко праху прах, но жизнь и на могилах зелёным прорастает в должный час.
Любить играючи, любить любовью, схожею с игрою. Над миром сумрачным парить - и забывать о нём порою. Играть в любовь, любить игру, вдыхать всей грудью воздух тщетный. И, пробудившись поутру, ловить лишь отблеск мимолетный того, что нас пленяло тьмой, того, что нас пленяло светом...
И всё своё постичь самой. И не жалеть потом об этом.