неча на роршаха пенять, если vanish палёный
В тот давний день жизнь кончилась моя.
Взамен Он дал мне ужас и надежду.
Мой долг лежит моих терзаний между.
Мне суждено ждать гибель бытия.

В тот день явился Он, суров и строг.
Сказал: - Грядёт ужасное. Готовься.
И всех, с кем жил согласно или врозь я,
узрел я прахом подле Его ног.
- Локтей три сотни вдоль, а поперёк
локтей полсотни, и смолой горячей
снаружи и внутри промазать зряче.
- Моя семья…
- Возьми с собой её.
И всякое создание Моё,
какое сможет дать приплод на суше,
возьми в Ковчег по паре.
- Но послушай,
а люди?
- Род ваш будет истреблён.
Я создал вас, вы мук моих плоды,
Я ждал от вас смирения во благо.
Но грех - как жажда. Рай не дальше шага,
да не войти, не зачерпнуть воды.
Настанет день - с небес сойдут дожди.
Огнь жажды сверх желаний утолится.

Возьми же, Ной, в Ковчег с собою птицу.
Ей имя – Ворон.

Верь. Работай. Жди.

@темы: @стихи

URL
неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Он входит в мой дом, как входит в город ноябрь –
быстро темнеет и холодает, но я
уже жду его, не надеясь на оберёг:
мойры прядут впродоль, и никогда поперёк.

Он ставит диск Коэна, пьёт жасминовый чай,
мелодия вьётся осой у его плеча,
а жалит всегда меня, но к этому я привык.
Его прогнозы сбываются, его улыбки кривы.

Он достаёт блокнот, обтрёпанный по углам,
он говорит: нет веры яндексам и гуглам -
о важном только изустно, и то - додумывай сам
(в динамиках - Closing Time, и снова жалит оса).

Он отмечает фэйлы красным карандашом,
а epic fail даже дважды, он шепчет "нехорошо".
Чего уж хорошего – в море, среди тунцов и сардин,
живут и страшные рыбы – и он такой не один.

Он споро сводит в таблицу мои слова и дела
и, перевернув страницу, считает сроки телам.
Над душами он не властен – как, впрочем, и сами мы -
он дока в вопросах бедствий: войны, тюрьмы и сумы.

Я в пепельницу бросаю обрывки письма жене,
звезда в окне угасает, прощально мерцает мне.
Мой гость говорит: - "Готовься, твой срок почти что истёк.
с тебя за многое спросят, одна ошибка - и всё.

Царапай пером бумагу, но помни о мелочах:
ведь мелочи так по нраву и судьям, и палачам.
Люби свой город под небом, похожим на простыню,
которой накрыли небыль - за это я не виню".

Я просто молчу: ни жалоб, ни оправданий в ответ.
Я жду, а хоть и бежал бы - особой разницы нет.
Мои попытки, ошибки - ведь это и есть я сам.
"Нет смысла беречь пожитки" - зудит у горла оса.

А дверь заперта, но гость мой проходит насквозь её:
"Когда вас, людей, не станет, Вселенная не вздохнёт.
Вселенная многих знала, и вам судьба умереть.
Ветра развеют ваш запах, я помню - так пахнет нефть".

@темы: @стихи

URL
неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Там двое больше, чем один
с одной другой поодиночке -
над скобкой проявились точки,
и смайлик муркнул: заходи.

Там, загостившись в зеркалах
где отражения случайны,
февраль радушно греет чайник
и овощной творит салат.

Там двое вместо одного.
Два зеркала: одно напротив
другого - в некотором роде
улыбка Бога, смех его.

@темы: @стихи

URL
неча на роршаха пенять, если vanish палёный
В город,
указом в болота встроенный,
вхожу -
нараспашку души гармонь.
В город дворцов
и безоконных построек,
снятых корон
и битых жизнью ворон.

Инженерной улицей
к старому цирку,
где кони
по кругу копыта бросают,
где дети -
как родители их под копирку,
где смех –
как пьяная девка босая.

Сердце
из рёбер выпрастываю – берите!
Зачем оно мне,
такое напрасное?
Рвите и делите
на целый Питер -
горячее, злое,
как рубаха красное.

Из щелей
скалятся старухи-процентщицы,
никому не нужно
сердце человечье.
Молодой человек
на заплёванной лестнице
прячет топорик,
а прикрыть-то и нечем.

Вбегаю в трактир,
прошу подать чая.
Половой,
иудиной радостью светел,
берёт мой гривенник
и идёт, скучая,
смахивает мух
с плеча апостола Пети.

День
растворяется в сыростной темени,
Христос тянет крест
на последнюю гору.
А мне так больно -
словно ломом по темени,
словно вырвали сердце,
как трактирному вору.

@темы: @стихи

URL
01:55

талион

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Раз мы умрём – пусть все умрут.
Ударом на удар ответим.
За наших деток – вражьи дети.
Один закон, единый суд.

Ни вам ни нам – за злое злом,
за всё отплатим вам по чести.
Поляжем все, но с вами вместе,
чтоб никому не повезло.

Кто мстит – тот правый человек,
закон суров: за око око.
Закон безглазых злых калек,
неправдой вскормленных жестоко.

****
Грудной ребёнок сладко спит,
он мирными окутан снами -
вражды не знает, зла не знает.

И грустный Бог над ним стоит
и шепчет: к маме, только к маме.

@темы: @стихи

URL
неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Однажды мосчиновник Мерлужков, а с ним заодно Сракандаев, известный пелевинский банкир, засели играть в Чубайку и Зюзю. А Сракандаев возьми, да и выиграй. А Мерлужкова выперли со службы. А Сракандаев расстроился, и перестал с тех пор есть борщ.

А праздничная женщина Севастьянова очень любила играть на германской губной гармонике. И всегда носила её с собой. А в тот день зачем-то взяла извозчика и приехала на Казанский вокзал. Достала из кармана пальто гармонику, и стала играть "На сопках Манчжурии". Но слюна её по случаю небывалых морозов замёрзла, и губная гармоника прилипла к её рту, да так, что и не оторвёшь. Здесь же рядом ожидал пятницы Мерлужков, которого выперли со службы. Он увидел Севастьянову с гармоникой, и, не желая быть невежливым с дамой, взялся сходить на вокзал за кипятком. И тут же ушел, только его и видели.

А из вокзального буфета напротив тотчас выбежал плохо одетый человек с бакенбардами, и, пробегая мимо, больно ущипнул женщину Севастьянову за левую щёку. Праздничная женщина Севастьянова удивилась, и даже моргнула четыре раза. От этого германская губная гармоника отвалилась от её красного рта, упала на мостовую, и сказала «ррруррруу». А вернувшийся к этому времени с кипятком бывшмосчиновник Мерлужков поднял с мостовой гармонику, и говорит Севастьяновой: "До чего же грязная штучка! Как можно такую ко рту прикладывать приличной гражданке?!"

@темы: @странные игры, @хармслет

URL
03:26

культи

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Устав Державиным и Фетом гордиться,
литературные рыцари, ремесленники, купцы
стонут в наручниках культурной традиции -
на запястьях ссадины, шрамы, рубцы.

И если быть абсолютно честным,
я тоже кандальник на этом пути.
Но вместо культуры внутренней
и культуры внешней, общественной
у меня две ужасные
уродливые культи.

@темы: @стихи

URL
неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Мой Одиссей, Троянского коня
они сожгли, лазутчики погибли.
Когда бы ты не перебрал вина,
то был бы там, и счастье Пенелопы,
что ты, хвала богам, не бросил пить.

Ты знаешь сам, на каждый хитрый ум
всегда найдутся и дурак и факел.
Мы к морю отошли, как ты сказал,
но наш Ахилл, немного задержавшись,
во тьме на фессалийцев налетел.

Те, обознавшись, взвыли "здесь троянец!",
меж ними вышло недоразуменье,
они его с испугу затоптали,
хотя я слышал, он неуязвим.
Да мало ли, чего я раньше слышал.

На шум сбежались люди с кораблей,
такое началось, что вспомнить страшно.
Лишь эллинов без счёта истребив,
вернули эллины себе рассудок,
когда дозорный прокричал «Пожар!»

Под стенами горел Троянский конь,
вопили люди в чреве деревянном,
а Агамемнон поминал Аид
и о тебе, мой Одиссей, злословил,
и мы уже оплакали тебя.

Пусть, видят боги, нам не сладить с Троей,
но скоро, хитроумный Одиссей,
вернёшься ты на милую Итаку,
и перебьёшь всех алчных женихов
заждавшейся героя Пенелопы.

URL
неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Заждались,
уже готовы и ждут,
когда за ними придут
усталые буксиры и лоцманы -
выведут из гавани
на большую воду,
за долгие молы,
за прибрежные отмели.

Отсалютуют коротким
криком сирены
и проводят в плавание
к берегам далёким и странным.

Плыть им морями
и океанами,
среди айсбергов,
и в молоке туманов,
и свежему ветру
подставлять скулы.

Различать где дельфины,
а где акулы,
где кракены, где морские кони -
слушать, как бури ревут,
как стихия стонет;
смотреть на закаты, рассветы,
на атоллы и острова.

Потом от спокойствия уставать,
выбирать канаты,
поднимать задремавшие якоря,
и двигаться дальше,
дальше,
дальше -
в новые плавания,
в неизведанные моря.

Золотые мои кораблики,
такие маленькие,
когда вдали,
а вблизи -
серьёзные корабли.

Носят странные имена,
нелегка эта ноша им,

таким хорошим,
долгожданным моим.




P.S. Семь месяцев исполняется сегодня
моим младшим доченькам-двойняшкам

URL
неча на роршаха пенять, если vanish палёный
(это не перевод, это фантазия по мотивам)



Скрипит, кружится в парке карусель -
мы словно дети в очереди к ней,
и наш восторг тем чище и верней,
чем ближе к нам её соблазны все.
Но закольцован путь, и глаз неймёт
возвратный бег лошадок с седоками
так дни летят, равноважны с веками,

и белый слон порою промелькнёт...

Затей невинных леденцовый лёд,
фантазий смелых яркие полотна -
секунда прочь - и встала в общий счёт;
минута в прошлое, и всё наоборот нам
вдруг видится: не карусель несёт,
а мы её вращаем беззаботно,

и белый слон порою промелькнёт...

И лошадей рисованная резвость,
и смех, звучащий эхом сожалений:
величие, и рядом с ним безвестность,
пыль и алмаз, ничтожество и гений,

и белый слон порою промелькнёт...

За кругом круг, лошадки не устали,
за жизнью жизнь, и в очереди ждут.
И каждый ищет радости в печали,
и, как всегда, надежды мало тут.

Но нам, как детям, многое прощали,
и карусель на праздник обещали.
И мне тогда казалось - нам не врут.

@темы: @стихи

URL
неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Не новое, но меньшее из зол –
искать в зиме особенные смыслы.
Собачьи лапы разъедает соль,
асфальт промёрз, и льдины с крыш нависли.
Пред Рождеством католики сипят,
а лютеране кашляют ужасно.
Замёрзший рай, и вдруг остывший ад –
всё заперто, всё глухо. Небо ясно,
и равнодушно - к людям и мостам,
к воронам, псам, дворцам, оградам, скверам,
к погостам, площадям, иным местам,
ко всяким суевериям и верам.
Напрасен Гавриила трубный зов,
здесь некому призыв трубы услышать -
неправедных верхов и злых низов
отныне нет. Покрыты снегом крыши.
Мороз равняет мёртвое с живым.
Вдыхаем тьму, и выдыхаем в зимы
понятное лишь только нам одним:
"мы любим, мы по-прежнему любимы".

@темы: @стихи

URL
неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Ты не то, чтобы лучше других - ты милей,
как сонета Шекспира подстрочник.
Ты проходишь, как солнце вдоль тихих аллей
путь от ночи до будущей ночи.
Ты не знаешь, где в доме висит календарь,
не считаешь по пальцам недели.
И тебе всё равно - что июль, что январь,
лишь бы ангелы в окна глядели.
Лишь бы в радость закат, и с надеждой рассвет,
и прозрачность зелёного чая.
Знаешь, прошлого нет, и грядущего нет -
улыбнись, на пороге встречая.
Здесь, сегодня, сейчас раскрывается жизнь
как бутон, лепестки распуская.
И уже ни к чему подбирать падежи,
и напрасна вся слава людская.
В бесполезности слов затерялись лучи
от небес исходящего света.
Ты подставь им лицо, и лучись, и звучи,
как звенящий подстрочник сонета.

@темы: @стихи

URL
неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Зёрна розни в волну посеяли -
воды моря взошли потопами.
Станут мальчики одиссеями,
станут девочки пенелопами.
Станут споры и ссоры войнами,
разорением, истреблением.
За победы - платить достойными,
за уроки - платить забвением.
Раздавать горький хлеб пророчества,
отпускать сыновей в кромешное.
Если кровь и отмоют дочиста -
эту кровь не забыть, конечно, им.
Ветер море хмурит морщинами,
паруса над заливом ветреным -
не детьми уходят, мужчинами,
ахиллесы навстречу гекторам.

@темы: @стихи

URL
неча на роршаха пенять, если vanish палёный
А следом умер Артём.

Неделю бухал и бредил,
дрался с призраками,
ходил со тьмой на лице.

И мы, и соседи,
что знали Тёму,
не вмешивались, привыкли,
и только в самом конце,
когда уже стало страшно -
скрутили его,
отпоили чаем,
отвели домой,
уложили спать.

Тёма буянил, а мы кричали
многоэтажно -
откуда нам было знать
чем всё закончится…

Утром его вынули из петли,
уже холодного,
навсегда притихшего,
неживого.

Содрогнулись, но слёзы никто не лил -
ни слова лишнего,
ничего такого.

Двадцать три всего,
и не стало нашего Тёмки.

Теперь лишь забывший нас Бог
способен войти
в его безвыходность,
в заплутавшей души потёмки.

@темы: @стихи

URL
01:36

оси

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
а помнишь -
небо над нашими головами
стелилось
изнанкой облачной,
обтрёпанной бахромой?
играло со шпилями, куполами,
на крыши дышало,
вполглаза за нами следило,
куда-то спешило,
не оглядываясь, бежало...

не убежало.

адмиралтейское шило
небо насквозь прошило,
как бабочку на острие нанизало,
и небо внезапно замедлилось,
померкло,
застыло,
на место встало,

и для усталого глаза стало
как ветхое детское одеяло -
в прорехах серого стынет просинь
и отчётливо видно,
как вращаются в небе оси
(счётом их ровно восемь,
раньше было двенадцать,
но четыре уже не сыщешь и не починишь)

оси от времени истончились,
стёрлись о мгновения, дни, века,
но пока
всё ещё мирозданию служат -

так горячая печь с изразцами в стужу
служит препятствием к побегу из дома
для ненаписанного покамест слова,
для продрогшей нимфы,
для простуженного дурака.

@темы: @стихи

URL
01:35

руина

неча на роршаха пенять, если vanish палёный
В руине выборгской, где пыль и лопухи,
и бывших окон мёртвые глазницы -
там был большой собор. «Твой грех простится,
когда из добродетельной руки
ты выложишь свой грош на этот храм» -
смешной посул от Папского престола.
Теперь здесь хор травинок, ветра соло,
и запах тлена – просто в память нам.
Когда-то в прошлом финские гробы
стояли здесь, и мёртвые солдаты
смотрелись в них немного виновато,
как если на поверке были бы.
Но храм не спас, и бомба через свод
вошла, как нож в семейный хлеб пасхальный.
И ангелы за смертью смерть проспали,
всё обратилось в месиво, и вот
их всех похоронили, как смогли.
Теперь там стела чёрного гранита.

И только память дважды не убита.
И травы прорастают из земли.

@темы: @стихи

URL
неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Захожу в читальню.
Дайте - говорю - что-нибудь почитать.

Отвечают: мы тут не вам чета -
что-нибудь не читаем,
всякое разное, что ни попадя,
и книги невеждам не выдаём.

А у самих – окна в копоти,
и грязи по самое ё-моё.
Хоть полы бы помыли, что ли.

Спрашиваю:
- Где тут у вас,
в вашей вечерней школе,
ведро и швабра? И лучше бы даже с тряпкой.
Можно, я тут у вас приберусь?

Отвечают с презрением: - Ну и гусь!
Позовите ему уборщицу тётю Варю.

Тут я бледнею, туплю, и злюсь -
делаю напоказ нелепую харю -
даже не харю уже, а харищу –
и говорю им: - Меня, гуся,
Сельма Лагерлёф прислала, товарищи:
просила выучить читать по складам,
приобщить к просвещению и его плодам,
помочь отличить Лорку от Лотмана,
и Драйзера от Друзя.

А я вам пока помою полы,
вымету все углы,
и стёкла почищу, чтоб было хоть что-то видно.

Сделали вид, что противно им и обидно.

А лица у всех – как у Бродского при вручении Нобли:
пафос и элитарность, но вместо шёпота - вопли.
Гляжу на них, на начитанных, и думаю себе: - во, блин,
обломно зашёл я за книжкой...

Короче, вымыл я им окна все и полы,
наслушался порицаний и всякой прочей хулы,
вернул тёте Варе швабру, и тряпку, и хлорную "Белизну".

Насилу потом от них улизнул.

Так и не выдали мне на руки печатных изданий,
теперь вот в дверях стою
и думаю: не по Сеньке шапка, не по погоде сани,
пусть ихние книжки читают сами.

Придётся мне написать свою.

@темы: @стихи

URL
неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Где Пять углов, как пять голов казнённых
на Загородный пялятся проспект,
где фонари в ущельях улиц тёмных
проводят ночь в безвыходной тоске –
там я один, в безмолвии и мраке,
и сердце так неявственно звучит
в груди моей. Бездомные собаки
чернеют в подворотнях. Мир молчит,
не в силах ждать чудес в такую стужу.
Всё заперто на ключ и на засов.
Спят призраки: спит Пестель, спит Бестужев.
Спит грустный Бог – невидим, невесом.
Так пусто здесь. Мертво. Морозно. Зыбко.
Часы мои замёрзли и стоят,
лишь память, заколдованная скрипка,
всё стонет, стонет сотни раз подряд -
про пять ночей под окнами твоими,
про пять смертей в тот високосный год,
про те пять букв, что складывались в имя -
про пять заноз из сердца моего.

Здесь улица, проспавшая три века,
до оттепели вмёрзшая в январь,
фонарь, и пресловутая аптека.

Ночь,
улица,
аптека,
и фонарь.

@темы: @стихи

URL
неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Мой мальчик, я скажу тебе, как есть:
здесь в тренде не прощение, но месть.
О "пожалеть их" не было и речи -
коси и бей, пока не надоест.

Нет, люди не поверят ни на грош
пока твой мир по-прежнему хорош.
От лучших мастеров твои увечья,
и песни все, и все неврозы тож.

Кровь на руках? Она от комаров.
Но пионер обязан быть здоров,
всегда готов, и сомневаться не в чем -
раздай серпы и молоты, Петров.

@темы: @стихи

URL
неча на роршаха пенять, если vanish палёный
Они приходят, плащи их застёгнуты и зловещи.
Взгляд уклоняется, слово бежит от вещи,
имя от должности, звания, ранга, чина.
В ничтожные поводы втискивается причина.

Почему я?
Почему меня?
И за что мне?

Сердце стучит,
как шахтёр, заваленный в штольне.
Мысль непроизносима,
во рту горчит.
Генная память сигналит - замри, молчи.

Пророщенный страх, уставясь в лицо мне,
вкрадчиво шепчет: ты вспомни, вспомни -
кому ты рассказывал ту историю на Манежной,
у Дома Кино, под вискарь, в темноте кромешной?
Кому ты давал читать дневники Алисы?

Если спят кошки - из леса приходят лисы.
И мыши дрожат, как телята вблизи ножа.
Мышиными судьбами лисы не дорожат.

Люди в плащах поднимаются по ступеням:
стихает смех, обрывается чьё-то пенье.
Первый этаж словно вымер,
за ним второй,
третий.

Куда тебе, мышь, воевать с горой?
Раздавит и не заметит.

Люди в плащах заполняют дверной проём,
входят (так змеи вползают в заснувший дом).
Держатся каменно, монолитно, веско.

Соседка в окне напротив задёргивает занавеску.

И тут вдруг холод внутри превращается в белый жар.
Ты гордишься собой: не сдался, не убежал.
Ты уже не будешь бояться их никогда.

И недавняя мышь неожиданно говорит:
"Господа,
вспоминайте,
чему вас учили в школе.
Там в коридоре коврик.
Вы бы вытерли обувь, что ли".

@темы: @стихи

URL