Не летай самолётами, лучше ходи пешком, безучастность толпы лёгким шагом насквозь пронзая. От случайных смертей не откупишься злым стишком. Небо стало таким опасным, ты знаешь, зая.
Не спускайся в метро, эти станции не спасут, пассажиры глаза за экраны смартфонов прячут. Безопасности нет наверху, а уж там, внизу и подавно, и все заверения мало значат.
В этот покер с судьбой нам играть не к лицу уже - слишком слеп её меч, он нескоро вернётся в ножны. И тревога по лицам и в дательном падеже: мне тревожно, тебе тревожно, нам всем тревожно.
Как неразумны мы в дни ненависти нашей, как палуб наших крен отраден нам тогда. Как хочется налить до кромки яда в чашу, и молвить: Вам, Сократ, я руку не подам.
Вам поделом стократ цикутных капель муки, Вы умничать взялись, когда роптал народ. Насмешник и гордец, Вы были к людям глухи - всегда наперекор, во всём наоборот.
Когда тиран был мал, Вы пестовали змея, когда он был могуч – Вы против речь вели. Когда он погибал, ждать помощи не смея, лишь Вы остались с ним. И Вы его спасли.
Был праведен тот суд, где Вам досталась чаша, Ваш проводник в Аид, где вместе с Вами мы наедине с враждой и ненавистью нашей, становимся мудры, и оттого немы.
Кто ещё? Кто со мной? Отзовитесь, охрипшие боги! Никого. Тишина. Я отчаялся звать вас из тьмы. Я свободен, на сердце легко, я один на дороге во владениях стервы-подруги-красотки-зимы.
Нет, уже не дозваться, помёрзли правители неба. Ничего, не беда, я пройду этот путь и без них. Моя участь прекрасна, хотя и довольно нелепа - пусть здесь нет ни пера, ни чернил - я сложу этот стих.
Я опять вспоминаю изгиб Ваших плеч, и ресницы, что порхали, как крылья стрекоз на июньском лугу. Много жизней назад я предвидел, что это случится. Я всё знал наперёд, но вернуться уже не могу.
Я люблю эту жизнь, пусть она и бросала мне кости. Но при свете лампад, и в сияньи роскошных балов мне всегда не хватало кого-то, и крест на погосте был милей мне, чем тысячи попусту сказанных слов.
Я ушёл от прикрас, я бежал от напрасных сомнений. И не стоит меня упрекать в безразличии к Вам. Это вовсе не так, это – проза суровых решений. Не сочтите за дерзость, но связь наша – похоть и срам.
Вы юны, и немало ещё соберёте трофеев. Вам не хватит и стен, чтобы столько развесить рогов. Как когда-то прекрасно сказал Венедикт Ерофеев - просто подло лишать человека привычных оков.
Ну да полноте, время покажет, где прах, а где порох. Я совсем не любил Вас, и Вы не любили меня. Нет нужды разбирать безвозвратно ушедшего ворох, Несожжённые письма у хладного сердца храня.
И ещё: Ваша матушка будет изрядно довольна, может быть, что и лучшую партию сыщет для Вас. Это грустно, ведь Вы не кобыла для барского стойла, и не кукла, которую рядят в шелка и атлас.
Нет, Вы – странная дикая дивная тёмная птица, вы дитя декаданса, вы фея салонных манер. Вы готовы отдаться любому, кто даст Вам забыться, но всего не забудешь, порок безнадежен и сер.
И когда на заре вы идёте вдоль зимней Фонтанки, возвращаясь домой от ещё одного бомарше, в Вашем сердце лишь сырость и бледные злые поганки, и продрогшие кошки когтями скребут по душе.
Может быть, эта долгая ночь и не станет последней для меня (да не станет последней она и для Вас) но я знаю: и сотня парижей не стоит обедни, если эта молитва притворна. На дне моих глаз
навсегда сохранятся изгиб Ваших плеч, и ресницы, что порхали, как крылья стрекоз на июньском лугу. Много жизней назад я предвидел, что это случится. Я всё знал наперёд, но вернуться уже не могу.
Нет, человек - не цель. Он, человек - мост. Движется вспять карусель. Всякий вопрос - прост. В каждом учении - боль. В каждом из нас - ад. Падает в раны соль. Время спешит назад. Новая эра - ждёт. Старая вера - тлен. Каждое слово - лжёт. Но - ничего взамен. Я бы не ждал конца, только - всему конец. Не увидать лица. Не по Христу венец. Если навек пропасть, пусть бы тогда - не зря.
В субботу, ближе к вечеру уже, когда все пьют, уставши от работы, одна особа в пьяном кураже, соскучившись на первом этаже, отбросив прочь сомненья и заботы
в подвал сошла подругу навестить. За бок ее схватила и сказала: ууу, ты мой толстячооок! Пойдем-ка пить! Мы станем вместе прыгать и шалить - и шасть в чулан, где водка остывала.
И далее с Денисом, Женей, Леной, Сережей, Ваней, кем-то там ещё, хлебнувши водки, под метелью белой, походкою неверной и несмелой, безумный шарф закинув за плечо,
Отправилась к метро, тараща очи, желая в гости к милому попасть аж в Одинцово (дело было к ночи), не слушая отнюдь советы прочих, весьма рискуя спьяну в снег упасть.
Взяла с собой любимую подругу, приехала на Киевский вокзал. Не глядя ни на холод, ни на вьюгу, в маршрутке покатила к дурню-другу. Вот кукушня, как я бы не сказал!
Мобильник потеряла, растерялась, обиделась на что-то, завелась, ушла в метель, и вовсе потерялась. И невесть где полночи проскиталась, но, к счастью, утром все-таки нашлась.
Мораль:
Не след девице напиваться. Тем паче – шляться пьяною в ночи. Уж если ты складная – не мычи, а слушай старших. Старшие подскажут, как нужно кукушне себя вести, куда её проспаться отнести. А утром если даже и накажут, так то – любя, и пользы дела для.
Даже эта осень пройдёт. И на воду Фонтанки настелят новорожденный тонкий лёд. Все, кто любят, и все, кто верят - будут ждать весны и тепла октября и апреля между.
А река будет течь, как текла. И хранить подо льдом надежду.