Кто ещё? Кто со мной? Отзовитесь, охрипшие боги! Никого. Тишина. Я отчаялся звать вас из тьмы. Я свободен, на сердце легко, я один на дороге во владениях стервы-подруги-красотки-зимы.
Нет, уже не дозваться, помёрзли правители неба. Ничего, не беда, я пройду этот путь и без них. Моя участь прекрасна, хотя и довольно нелепа - пусть здесь нет ни пера, ни чернил - я сложу этот стих.
Я опять вспоминаю изгиб Ваших плеч, и ресницы, что порхали, как крылья стрекоз на июньском лугу. Много жизней назад я предвидел, что это случится. Я всё знал наперёд, но вернуться уже не могу.
Я люблю эту жизнь, пусть она и бросала мне кости. Но при свете лампад, и в сияньи роскошных балов мне всегда не хватало кого-то, и крест на погосте был милей мне, чем тысячи попусту сказанных слов.
Я ушёл от прикрас, я бежал от напрасных сомнений. И не стоит меня упрекать в безразличии к Вам. Это вовсе не так, это – проза суровых решений. Не сочтите за дерзость, но связь наша – похоть и срам.
Вы юны, и немало ещё соберёте трофеев. Вам не хватит и стен, чтобы столько развесить рогов. Как когда-то прекрасно сказал Венедикт Ерофеев - просто подло лишать человека привычных оков.
Ну да полноте, время покажет, где прах, а где порох. Я совсем не любил Вас, и Вы не любили меня. Нет нужды разбирать безвозвратно ушедшего ворох, Несожжённые письма у хладного сердца храня.
И ещё: Ваша матушка будет изрядно довольна, может быть, что и лучшую партию сыщет для Вас. Это грустно, ведь Вы не кобыла для барского стойла, и не кукла, которую рядят в шелка и атлас.
Нет, Вы – странная дикая дивная тёмная птица, вы дитя декаданса, вы фея салонных манер. Вы готовы отдаться любому, кто даст Вам забыться, но всего не забудешь, порок безнадежен и сер.
И когда на заре вы идёте вдоль зимней Фонтанки, возвращаясь домой от ещё одного бомарше, в Вашем сердце лишь сырость и бледные злые поганки, и продрогшие кошки когтями скребут по душе.
Может быть, эта долгая ночь и не станет последней для меня (да не станет последней она и для Вас) но я знаю: и сотня парижей не стоит обедни, если эта молитва притворна. На дне моих глаз
навсегда сохранятся изгиб Ваших плеч, и ресницы, что порхали, как крылья стрекоз на июньском лугу. Много жизней назад я предвидел, что это случится. Я всё знал наперёд, но вернуться уже не могу.
Нет, человек - не цель. Он, человек - мост. Движется вспять карусель. Всякий вопрос - прост. В каждом учении - боль. В каждом из нас - ад. Падает в раны соль. Время спешит назад. Новая эра - ждёт. Старая вера - тлен. Каждое слово - лжёт. Но - ничего взамен. Я бы не ждал конца, только - всему конец. Не увидать лица. Не по Христу венец. Если навек пропасть, пусть бы тогда - не зря.
В субботу, ближе к вечеру уже, когда все пьют, уставши от работы, одна особа в пьяном кураже, соскучившись на первом этаже, отбросив прочь сомненья и заботы
в подвал сошла подругу навестить. За бок ее схватила и сказала: ууу, ты мой толстячооок! Пойдем-ка пить! Мы станем вместе прыгать и шалить - и шасть в чулан, где водка остывала.
И далее с Денисом, Женей, Леной, Сережей, Ваней, кем-то там ещё, хлебнувши водки, под метелью белой, походкою неверной и несмелой, безумный шарф закинув за плечо,
Отправилась к метро, тараща очи, желая в гости к милому попасть аж в Одинцово (дело было к ночи), не слушая отнюдь советы прочих, весьма рискуя спьяну в снег упасть.
Взяла с собой любимую подругу, приехала на Киевский вокзал. Не глядя ни на холод, ни на вьюгу, в маршрутке покатила к дурню-другу. Вот кукушня, как я бы не сказал!
Мобильник потеряла, растерялась, обиделась на что-то, завелась, ушла в метель, и вовсе потерялась. И невесть где полночи проскиталась, но, к счастью, утром все-таки нашлась.
Мораль:
Не след девице напиваться. Тем паче – шляться пьяною в ночи. Уж если ты складная – не мычи, а слушай старших. Старшие подскажут, как нужно кукушне себя вести, куда её проспаться отнести. А утром если даже и накажут, так то – любя, и пользы дела для.
Даже эта осень пройдёт. И на воду Фонтанки настелят новорожденный тонкий лёд. Все, кто любят, и все, кто верят - будут ждать весны и тепла октября и апреля между.
А река будет течь, как текла. И хранить подо льдом надежду.
смех вроде продлевает жизнь но рот уже улыбкой порван не фрейлин предали пажи но сам закон низложен вот он пред теми кем повелевал стоит ничтожно на коленях за восхожденьем перевал и камнем вниз под гул молений короной жалует шутов республика менял и черни и новый мир почти готов но краткий курс записан вчерне и черновик из грязных рук никем не будет уважаем кто платит тех щадим а сук кто победней казним-сажаем на мзду всю правду променяв из тысячи двух-трёх отбелим тебя его и вот меня а прочих чтоб шуметь робели зачислим в скрытые враги богоугодного наместья трудись и спорить не моги не то не будешь с нами вместе а кто порядка супротив пусть даже только усомнился тот вкупе с умыслом мотив имеет бунт чинить в столице наш долг от всех бунтовщиков навек отечество избавить брать свой процент с ростовщиков и всем на благо долго править бог даст закроем рубежи от злонамеренной европы
смех вроде продлевает жизнь так смейтесь над собой холопы
Ты снова здесь, тебя встречает дождь. Глаза твои – как порванные струны. Вчера еще любимица Фортуны, сегодня ты в опале, и не ждёшь в дне завтрашнем сокрытых откровений. Ты знаешь: жизнь есть только цепь мгновений - блестящих, тусклых, тающих в горсти. Так время пленено в часах песочных. Так ливень бьётся в трубах водосточных. Всему свой срок - цвести и отцвести.
Я говорю тебе «Good morning, miss» так только, как могу, официально. И ты в ответ бросаешь моментально: «Good morning. Come to me and help me, please». Мы снова вместе - странно, неизбежно. Так трогательно ласково, так нежно. Мы снова вместе, но бросает в дрожь, когда некстати думаешь о вечном. И нет тепла в людском потоке встречном. Ты снова здесь, тебя встречает дождь.
«…на встрече в Константиновском дворце…» «…яйцо же в утке, а игла в яйце…» «…я, скажем так, на самом деле врач…» «…возьми портрет, на стену прихерачь…» «…античный мир у ног его лежал…» «…попилим, я не против дележа…» «…мне всё равно, Казань или Рязань…» «…ты колбасу потолще нарезай…» «…из Сирии, где наш корреспондент…» «…не злись, Марусь, твой Жижин импотент…» «…я всё про них сказал ему потом…» «…мадам, куда вы в сауну с котом?..» «…ах, этот Рим, он снился мне в четверг…» «…я б отдалась, но Стас меня отверг…» «…пошла в бутик, купила сапоги…» «…второй турист, дразнивший льва, погиб…» «…в Минэкономразвития пока…» «…окстись, откуда вымя у быка?..» «…за дачу взятки в миллион тенге…» «…на дачу с ним? А вдруг он тоже гей?..» «…я спаржу с вами есть сочту за честь…» «…блатняк и жесть, по будням, ровно в шесть…» «…америкосы - твари и скоты…» «…вот литр допьём, тогда уж и на ты…» «…вы жрали санкционную хурму?» «…я мэром стал, а бывший мэр – в тюрьму…» «…скажу вам прямо, дело ваше дрянь…» «…клир завсегда жирел за счёт мирян…» «…я на Тангейзер сроду не ходил…» «…сам чёрт набрал мне в хор одних мудил…» «…там акция – щас Галке позвоню!..» «…овца, звонит по восемь раз на дню…» «…в Хургаду? нет? в Анталью? тоже нет?!..» «…стреляйте в них, я дам вам пистолет…» «…картины их - конкретное говно…» «…вы вижу, все с хохлами заодно…» «…в Москве на Третьем транспортном кольце…» «…тех сразу в морг, а этого в конце…» «…светлейший князь в опале у царя…» «…спалил им цех, а оказалось – зря…» «…мой в первом классе чатится уже…» «…угрём копчёным покормил ужей…» «…тут выпал я из Дустера Рена…» «…он русского не знает ни хрена…» «…не в Крым – там слишком дорого с детьми…» «…мне похер всё, могу одна с пятьми…» «…министр сказал, мол, кризис дна достиг…» «…кусила, сука, прям аж до кости» «…я отсидел, я лучше постою…»
О, сколько лет с того минуло дня, когда я Вам писал, и, к сожаленью, не в добрый час в Москву несёт меня.
Но - по порядку. Ветры жизни били судьбы моей мятежной утлый чёлн. И гибель ежечасно мне сулили. Но я всё жив, и к Вам приязни полн.
Я помню, как в года спокойной жизни, цвела страна моя, не ведая невзгод. И верен был возлюбленной Отчизне, и королю, и Богу мой народ.
Я рос, как деревце, забот не знал до срока - примерный сын, наследный дворянин. Леса, поля, прибрежная осока, морской простор, спокойствие равнин:
всё было для меня. Мой мир был светел. Он складывался в первые стихи (хоть букв ещё не знал я). Вольный ветер трепал мне волосы на берегу реки.
В шато фамильном, в счастье и достатке жила семья моя: отец и мать, сестра. Десяток слуг хранил наш дом в порядке. Я так любил их всех… Но жизнь быстра.
Беда пришла незвано, в одночасье: Париж восстал, казнили короля. И Революция, суля народу счастье, омыла кровью Франции поля.
Свободу от присяги и закона, и равенство, и братство всех и вся, разбой и смуту, отголосок стона всеобщего на знамя вознеся,
кровавое ненастье докатилось и до седой Нормандии моей. И гильотина каждый день трудилась, роняя нож на плоть дворянских шей.
Барон де Бёф казнён одним из первых. И с ним – мой дядя, гордый Валуа. Не стало слуг, семье до гроба верных - смерть обживала древний Сен-Круа.
Шато де Брюн разрушен. Волны черни, ведомые фанатиками в ад, прошли сквозь милый край лавиной гневной. И я бежал, забыв пути назад.
Потом – скитаний вечность на чужбине. Колонии, Канада, вечный страх. Я, Жиль де Брюн, как щепочка в пучине, затерян был в лесах, во льдах, в горах.
Ходил на китобое на Аляску, метал гарпун в кита, тюленей бил. Пиратствовал, покуда «Синеглазку» британский бриг в бою не потопил.
Недолгий плен. Висеть бы мне на рее, как всем, но тут нежданно повезло: Шальным ядром с французского «Кретея» грот-мачту англичанам разнесло.
И вот живой, пусть даже и в оковах, я был в Квебек доставлен для суда. Меня не наказали столь сурово, как прочих, стороной прошла беда.
И каждый раз, от смерти ускользая, я вспоминал о Вас, мой милый друг. Лишь мысль о Вас, от гибели спасая, меня хранила в дни невзгод и вьюг.
Тем временем Республика стряхнула с груди своей кровавых палачей. И гильотина тягостно вздохнула в последний раз над Францией моей.
И вот, чрез океанские просторы, шторма, и штиль, и через сотню дней предстали очарованному взору те берега, что мне всего родней.
Да, многое минуло безвозвратно. Я стал другим, но Родина моя по-прежнему мила мне, и отрадна. И только здесь могу быть счастлив я.
Затем, кто знает, из какого сора, пророс, вознёсся к славе Бонапарт. Поднял страну мою из тлена и позора, и вторгся за края французских карт.
За императором, в любые непогоды, я обошёл Европу – со щитом. Счастливые и памятные годы! Я жил единым мигом, на потом,
не оставляя громы битвы, лица, и чувства, радостные сердцу моему. Я видел ясный свет Аустерлица - в бою, в крови, в пороховом дыму.
Мы были счастливы, равны богам античным: герои, вдохновенные сыны любимой Франции. И каждый делом личным считал превратности походов и войны.
Победами и славой озарённый, в величии, не ведомом другим, наш император, к цели устремлённый, в Россию двинулся, и мы вослед за ним.
До Вильно было просто: мы крушили любой препон на выбранном пути. Мы вдоволь наглотались русской пыли, но место битве удалось найти
уже вблизи Москвы. У деревушки Бородино две армии сошлись. Картечный град метали в воздух пушки, и строем кирасиры в бой неслись.
Кутузов с толком выстроил редуты: огонь из укреплённых батарей атаку нашу смял и планы спутал. Но к нам пришёл на помощь маршал Ней.
Мы до полудня штурмовали флеши. И взяли их, но горькою ценой! Смерть в строе нашем выкосила бреши ужасные своею шириной.
Мы наступали, русские стояли не зная страха, не жалея сил. И нас на правом фланге удержали, и сам я русской пулей ранен был.
Две армии, одна другой достойны. противника не в силах сокрушить, сражались насмерть. Бонапарт спокойно отдал приказ резервы в бой пустить.
И наш четвёртый корпус, наступая, с позиций русских выбил. Но уже садилось солнце, всё во мгле скрывая, и бой угас на новом рубеже.
Победа? Нет. Но и не пораженье. Я шпагу подобрал, не знаю чью. Великое и страшное сраженье закончилось, я думаю, вничью.
Но сколько же людей на этом поле навеки полегли! Ужасный счёт. По божьей воле, и солдатской доле, как знать, кого какая участь ждёт?
Печальным было утро после боя. Мы хоронили павших. А затем искали в снах недолгого покоя. Но сон лишь прятал стоны в темноте.
***
Горит костёр. Москва лежит пред нами.
Я Вам пишу, мой свет, и всё молюсь, чтоб ангелы-хранители крылами укрыли Вас от бед, и чтобы грусть прекрасное чело не омрачала. лишь Вы одна мне дороги сейчас.
Ваш Жиль де Брюн. С последнего привала. Не в самый добрый для России час.