По берегам деревни загудят, река раскинет рукава притоков, сожмёт в объятьях лодки и утят, и выплеснется в паводке жестоко. А рыбаки подтянут поплавки по щучьему веленью или злобе, и выдохнут себя во тьму реки без заявлений, жалоб и пособий. Кто будет здесь - запомнит навсегда снесённых свай недолгое прощанье. Повсюду - смерть, вода, вода, вода. утопленные козы и мещане. Ищи себя, найди себя на дне - в русалочьих сетях, в бурлящей бездне. Ты - дань реке, тем горше и больней, чем жалобней, напрасней, бесполезней.
И будет свет. И будет новый день. И будут реки течь к морям солёным. Но нет его, уже навеки нет.
Дрожит огонь над воском воспалённым. Чуть теплится. Коль скоро слёзы – грех, не нужно слёз, сегодня смерть сравняла живое с неживым: его и тех, по ком, возможно, плакать не пристало. Его не отпевали, он просил, чтоб Бога не тревожили напрасно. Он был логичен: умер, как и жил - стоически. За дверь шагнул бесстрастно. За дверь, где пустота. Нельзя войти. Но дверь открыта, дверь всегда открыта. Туда, где обрываются пути. Где сумерки. Где чья-то жизнь разлита. Пути судьбы печальны. Человек вступает в мир со смертным приговором. В ничто, в небытие уходит век. Уходят люди, многие с позором. Немногие с достоинством, смеясь. Над суетой поднявшись, словно птицы. Под крыльями оставив тлен и грязь. И каждый раз готовые разбиться. Он был таким. Чего-то не успел. Чего-то не дождался, к сожаленью. Но вряд ли он о чем-то сожалел. И, право же, достоин снисхожденья. Он сомневался, он искал миры, где зло с добром, как два коня в упряжке. Где истина сокрыта до поры на донышке пустой армейской фляжки. Миры, где боги смертны, где один всегда гораздо больше единицы. Где смело выбивают клином клин. Где всё, что было, может вновь случиться. Места, где кровь размыла берега, блестящие под изумрудным небом. Где друга принимают за врага, где люди не единым сыты хлебом. Порою так бывает, что века, стирая камни, оставляют память - пока вода в колодце глубока, пока весна, и лёд способен таять. Дыра в земле – не яма, может быть, что шахта лифта к Адскому Порогу. А может, край, за коим негде плыть. А может – приглашение в дорогу. Штормит, бушует море пятый день. Жерар, должно быть, мается от качки. И Утренней Звезде сердиться лень. И видят сны драконы в зимней спячке.
Он знал, что жизнь из смерти прорастёт, и пепел станет пищей для побегов. А где-то варят вересковый мед, и старый Ной смолит борта Ковчега…
"Пусть будет мерой чести Ленинград" - слова Берггольц ещё не стёрло время. Пусть нет войны, но нынешнее племя всё медлит на распутье: слева ад призывно рдеет пламенем соблазна, направо рай: стерилен, бел и пуст. И зрит Господь, не размыкая уст, как человеки суетно и разно влачат свой срок вне зла и вне добра. И ангел надо всеми недвижимо как будто спит. И дни проходят мимо.
Ветер пел: подожди, ветер рвал с неё плащ. Но остаться - нет сил, и обратный билет ветер прочь уносил. Лили с неба дожди и шептали - не плачь, ибо прошлого нет.
Мы не ели, мы не спали - всё дуэли затевали: с графом, с герцогом, с бароном, с Гэндальфом и Сауроном, с Петей, Митей, Сашей, Ваней. Возле школы, перед баней. А ещё за гаражами - это графы уважали. И на швабрах, и на книжках, и на плюшевых на мишках, иногда на лисапедах (тока эта нада в кедах). А однажды за мамзель вызвал лошадь на дуэль! Тут уже не пофартило, мне копыт на год хватило. Дальше - снова за своё: то из удочки копьё, то из прутика рапира, то из школьного сортира сокрушительный стульчак - да, дуэль не абы как...
Гость незваный, случайный участник чужого празднества – ты свидетель защиты в казённом зале суда. Каждый образ натянут, все рифмы ехидно дразнятся: ну зачем ты пришёл, разве звали тебя сюда?
Но сейчас ты в ударе – все дактили и анапесты, все хореи и ямбы несут твою правоту. Прокурорша степенна, горласта и разухабиста, но абсурд обвинений горчит у неё во рту.
И уже никогда не будет страшнее страшного, ни одно из слов не получит печать вины. Наша речь свободна – и это отныне важно нам. Отпустите речь из наручников тишины!
Оглашают: свободны глаголы и междометия, существительных ряд, прилагательных пёстрый строй, Все частицы, предлоги – впишите их и отметьте их – все оправданы этой наивной юной весной.
Пропустите их к людям, пожалуйста, ну пожалуйста! Всем теперь – карнавал, разнотравье свободных слов. Пусть змеится в спину «наплачетесь, мы обжалуем» – Мы не помним зло, нам отчаянно повезло.
Посвящение автору .Holden Caulfield. с искренней признательностью
Чёрт-те что пили, но жгли стихами, искали на дне философский камень. Смотрели на лиличек маяками, лучших теряли и хоронили. Пришли от харда к такой ванили, что кровь уже не кипит. Морские бои на планшетном рейде: умрём молодыми, ощерьтесь, верьте. Ранен. Ранен. Убит.
Вышло как вышло, теперь мы квиты с шалой удачей и дольче витой. Сидим на Озоне и на Авито, копим ненужные, в общем, вещи. Пирожок Олег оказался вещим, Оксана ушла в закат. Грубый гром грохочет над Иудеей: «Сын придёт, продвинет мои идеи». Предан. Схвачен. Распят.
Лоции внутренних эмиграций – врут. Упустили сестрицы братца. Прежде чем снова идти сдаваться, братец раскис над остывшим кофе. Хватит юродствовать, Холден Колфилд, кого ты ловишь во ржи? Кто горяч и светел – быстрей сгорает. Вот один из нас не прошёл по краю: Руку, руку держи.
за тобой никого разве только что бог попроси же его быть немного добрей попроси за меня мне без веры слабо даже если бы я и дошёл до дверей за которыми милость дают не в кредит если мне и приснилось то сон не в укор если веришь сама и меня проведи проведи мне по векам живою рукой не оставь меня здесь в темноте одного если там что-то есть то не провод и ток и не нужно икон я страшусь не того за тобой никого разве только что бог
«…на встрече в Константиновском дворце…» «…яйцо же в утке, а игла в яйце…» «…я, скажем так, на самом деле врач…» «…возьми портрет, на стену прихерачь…» «…прикинь, стакан по-ихнему – бардак!..» «…вы продлевать хотите, или как?..» «…античный мир у ног его лежал…» «…попилим, я не против дележа…» «…а Таня Кислякова всё об ём…» «…мы кузнецы, что скажешь - всё куём…» «…мне всё равно, Казань или Рязань…» «…ты колбасу потолще нарезай…» «…из Сирии, где наш корреспондент…» «…не злись, Марусь, твой Жижин импотент…» «…я всё про них сказал ему потом…» «…мадам, куда вы в сауну с котом?..» «…ах, этот Рим, он снился мне в четверг…» «…я б отдалась, но Стас меня отверг…» «…пошла в бутик, купила сапоги…» «…второй турист, дразнивший льва, погиб…» «…в Минэкономразвития пока…» «…окстись, откуда вымя у быка?..» «…за дачу взятки в миллион тенге…» «…на дачу с ним? А вдруг он тоже гей?..» «…я спаржу с вами есть сочту за честь…» «…блатняк и жесть, по будням, ровно в шесть…» «…твои коллеги - твари и скоты…» «…вот литр допьём, тогда уж и на ты…» «…вы жрали санкционную хурму?!.» «…я мэром стал, а бывший мэр – в тюрьму…» «…скажу вам прямо, дело ваше дрянь…» «…клир завсегда жирел за счёт мирян…» «…я на Тангейзер сроду не ходил…» «…сам чёрт набрал мне в хор одних мудил…» «…там акция – щас Галке позвоню!..» «…овца, звонит по восемь раз на дню…» «…в Хургаду? нет? в Анталью? тоже нет?!..» «…стреляйте в них, я дам вам пистолет…» «…картины их - конкретное говно…» «…вы, вижу, все с врагами заодно…» «…в Москве на Третьем транспортном кольце…» «…тех сразу в морг, а этого в конце…» «…светлейший князь в опале у царя…» «…спалил им цех, а оказалось – зря…» «…мой в первом классе чатится уже…» «…угрём копчёным покормил ужей…» «…тут выпал я из Дустера Рена…» «…он русского не знает ни хрена…» «…не в Крым – там слишком дорого с детьми…» «…мне похер всё, могу одна с пятьми…» «…министр сказал, мол, кризис дна достиг…» «…кусила, сука, прям аж до кости» «…я отсидел, я лучше постою…»
Корабль погиб, в порту уже не ждут. Моряк идёт по первому снежку, голодных чаек крепким словом кормит. В морях всё просто, всё – вода и соль. А здесь крадёт шаги сырой песок, маяк из скал вытаскивает корни.
Слепящий луч вращая посолонь, он породнился с морем и скалой, служил так долго, что о нём забыли. Но вышел срок, и долга больше нет, а только тьма, и корабли, и свет. И остров, ставший небылью и былью.
Моряк – один из тридцати пяти – дожил, доплыл, пришёл сказать «лети!» увидеть то, во что поверить трудно. Маяк вознёсся, остров оттолкнув, и остров выгнул вкруг себя волну, и небо отозвалось гласом трубным.
Поскольку жизнь не более, чем встреча случайных лиц на пыльных перекрёстках - нам нет нужды в объятьях и прощаньях, как нет нужды в гармонии пчеле. За шумным днём приходит мудрый вечер, и ночь с вуалью неба в звёздных блёстках. Когда цветут тюльпаны обещаний, и ангелы спускаются к земле.
Чужая жизнь, похожая на поезд: войдешь и выйдешь, и уже не вспомнить вокзал страстей и полустанки судеб. Вот новый поезд тронулся, звеня. Пора-бегу-прости-до встречи, то есть когда-нибудь увидимся, должно быть. И снова ложь. Не встретимся. Не будет ни встреч, ни поцелуев, ни меня.
В театре жизни нет, увы, суфлёра. Все роли розданы невидимой рукою: грустит Офелия, гримасничает шут. Я знаю: этот занавес опустят когда-нибудь, возможно очень скоро. Играй, играй, но будь самой собою. И, может быть, тебя не предадут. Будь сильной, ангел мой, живи без грусти.
Зима уходит, снег повсюду тает. Пора любви, но некого любить. Любовь всегда подобна воровству: в любви нужны и смелость, и несмелость. Любовь – полёт, кто может, тот летает. И я не в силах ничего забыть, сменив однажды Питер на Москву совсем не так, как мне того хотелось.
Привычный грим на печальном лице, свет ноября в онемевших ладонях, и это небо, готовое пасть на каждый проклятый тобой город.
Звучит торжественный псалом в честь тех, кто был любим тобой. И души стонут под водой, рыдают под водой.
Врата, врата, в которые нельзя войти с тоской в глазах, войти, неся с собою страх, войти с упрёком на устах звезды твоей и высоты, вины твоей, любви твоей. Они открыты не для всех - врата немилости твоей.
Ты вновь создашь свой дивный мир, Ты обретёшь забытый сон. Там те, кто был тобой храним, там те, кто был тобой спасён.
А я останусь на камнях, где соло ветра в хоре скал. Я так устал, оставь меня, как всех, кто слышал, но не внял.