Казнён? Помилован? Узнать бы… - Доел свой пряник? Пробуй кнут! Разводами кончались свадьбы, поминки – танцами, и тут я, наконец, прозрел, пожалуй, и вслед за Блэром повторю: жизнь коротка, не тратьте жалоб на недостойную херню. Без извинений, оправданий, и бесполезной суеты живите, сердце не поранив - и чтоб вокруг одни цветы, и чтобы дней земных не жалко, и чтобы ноты брать на слух. О двух концах Господня палка - а не ухватишь сразу с двух. Не в том беда, что энтропии мы наперёд обречены, - нас просто слишком торопили любить банкноты и чины. Но всё обман и льстивый морок - нагим пришёл - нагим уйдёшь. И следом все, кто мил и дорог, кто был хорош и нехорош. Жизнь – микс из мёда и тротила, стихов измятые листы, и, как Раневская шутила – прыжок в могилу из п**ды.
Вот прыгнешь – сердце замирает, но не тревожится ничуть. Без парашюта, да, я знаю - а всё равно – лечу, лечу!
Пойдём в кино, любимая, пойдём, и будем, как студенты, целоваться. Мы в тёмном зале спрячемся вдвоём, и два часа никто нас не найдёт - ни дети, ни метель, ни папарацци.
Снежинок невесомых карусель кружит нас зачарованно и странно. В кругах орбит знакомых и друзей весь город наш, и с ним заботы все распались на "всегда", "давно", "недавно".
И, в новый год войдя через январь дорогой зимних грёз и тонких льдинок, мы более не смотрим в календарь, и время не наносит нам вреда - мы целое растим из половинок.
Кино весной: апрельские дожди нас выманят из царства киноплёнок. Мы будем оцифрованы в эйч-ди, нас выложит в ютьюбе наш ребёнок, винильный звук не помнящий почти.
Был рыцарь юн, неопытен, влюблён. И счастлив был, но даму из несчастных себе избрал, был верен ей, как паж. Повсюду в тяжких латах рыцарь наш за нею следовал, от черт её прекрасных сходил с ума, дар речи то и дело терял. И, как в горячечном бреду, шептал ей: «я приму твою беду за счастие». Она его хотела. Она в его объятиях медвежьих спокойно засыпала у плеча, от страсти обессилев, и шепча сквозь сон ему о чувствах самых нежных. Но дни идут, а счастья нет и нет – то дождь идёт, то солнце ярко светит, то нет детей, то одолели дети – красавицу гнетут мильоны бед. А что же рыцарь? Копьями истыкав все мельницы несчастий и невзгод, все реки бед преодолевши вброд, ничем в себе отчаянья не выдав, умаялся вконец. Поворотил коня в обратный путь, скакал без счёта. Вот, доскакал, и видит: новый кто-то его в её постели заменил...
Так не было со мной. Так было с ней, и с рыцарем другим, и будет с третьим. Дождь не при чём, не виноваты дети. Чем далее, тем тише и темней проходит жизнь её в цепи несчастий. И ей помочь, увы, не в нашей власти.
И что теперь? Теперь она одна. Опять несчастна, и звонит ночами. То дети ей хамят, то холодна постель её. Я повожу плечами. Я говорю: «Ну, чем тебе помочь?» Она в ответ стенает и рыдает. Я терпеливо слушаю всю ночь, к утру она бессильно затихает. Мне жаль её. Ей жаль саму себя. Не мельница Судьбы её смолола. Отнюдь. Она рожала, не любя, от рыцарей не мелкого помола (не родила от одного меня). Теперь при ней и рыцарей не стало… Звонит мне снова, жизнь свою кляня, и жалуется, как она устала.
Мораль… Какая, к дьяволу, мораль? Нет в басне этой нравственной идеи. Люби, рискуй, надейся, выбирай - но помни лишь: о счастии радея, не будь несчастен никогда, нигде. Не то утратишь чудо благодати, И станешь век влачить в одной беде, всё будет не во благо, и некстати.
Я видел смерть в его янтарном взоре. И ветер стих, и замолчало море, и не был день, и тьма слепила не. Никто не свят, покамест Бог над нами, но нас крестили злыми именами - кровавая охота началась. Пусть город и таил зверей от взгляда, и воздух был горяч, и полон яда, наш жребий был - убить их, или пасть...
...пасть лязгнула. Сталь нежно позвала: "Иди ко мне, мой зверь, мой недруг вечный, пусть близость наша будет быстротечной, но жаркой. Как же долго я спала! Как тщетно убивала в ножнах время, от крови жертв легендами беремя. Мне снился бой, и города в огне..."
...я ждал его, в оружие не веря, и чувствовал в себе рожденье зверя.