эй нет ли финского ножа? есенин ищет с кем подраться в стихах застой в груди пожар и ни ментов ни папарацци в весёлом гвалте кабака поэт дошёл до трёх промилле а муза прячется, пока её с крыльца не уронили
уже не чуя берегов серёжа сквернословит чойта но вот пришёл мариенгоф и говорит какого чёрта хорош буянить друг-поэт дерзить и дам хватать без спроса дождёшься будешь как валет с плеча к бедру расписан косо
бежишь от старости седой дерёшь судьбы шелка и ситцы чудишь до полных айседор до тьмы до страха в женских лицах пойдём-ка чёрный человек промоутер берёз рязанских верну жене почти вдове капец ты сука нализался
невеста самых честных правил туза под платьем припасла конечно свадьбу отыграли помяли шведского посла оркестр под крик давайте лепса играл такое что уже патриции братались с плебсом и затоптали весь фуршет цыган загнали под карету лошадок в майбах запрягли плели венки (ах лето, лето!) из местной скучной конопли спецназ приехавший под утро считал счастливые тела кисеты с колумбийской пудрой тушил горящий кадиллак
свидетели утёрли сопли икру доели из ведра теперь медведь в берлоге сдохнет на эвересте свистнет рак воскреснут майя и тольтеки и марсиане прилетят
поэтом стать не получилось а в маргиналы не берут мы в школе жизни не учились откуда эта страсть к перу не знаем до конца и сами откуда что произросло какими тропами и снами кому в отместку и назло но вновь звучит живое слово и сердце рвётся трепеща к нему приникнуть снова снова и страсть нежна и горяча
Был у меня брат Борис. А может и не Борис, а совсем наоборот, Михаил. А может вообще сестра. Например Лизавета Фридриховна (ну и отчество, как с таким жить-то?) – дипломированный филолог, товаровед на складе, два сына (младший тоже мальчик) муж Гриша сидит за митинг, дети растут, склад работает. И вот звонит мне сегодня Лизхен, ругается без здрасьте и какживёшь: у тебя, говорит, вроде брат был, имя ещё такое, как у бывшего президента, то ли Барак, то ли Билли. Так этот твой брат обещал моих мальчиков в госцирк с конями сводить. Пацанам не терпится, всё когда да когда, задрали совсем, а я уже сомневаюсь чойта, так-то твой братец моего Гришу уже на митинг сводил, спасибо, теперь вот сука без мужа живу. Сказал я сестре, что мне надо подумать, повспоминать. Она в ответ только высморкалась и трубку бросила. И ведь правда – то ли был брат, то ли не было никакого брата. Помню только, сидим мы с ним как-то, пьём за Родину, за родных, за братство, и вдруг я уже на полу, морда в крови, табуретка в щепки, какой-то цирк с конями, те же на манеже. А Билли (или всё-таки Барак?) стоит и орёт: ты со мной и Гришей на митинг не ходил, не брат ты мне теперь! И не стало у меня брата, только сестра, но и здесь без гарантии. А с племянниками мы лучше на хоккей сходим, давно собирались.
По радио все песни только про любовь, сколько можно, хватит уже. Телевизор включишь – там политика, геополитика, выборы в Выборге, святки в Вятке, аутодафе в Уфе. Коррупция, борьба с коррупцией, а в основном всё-таки реклама с сериалами в паузах. Ещё ток-шоу, как же без них-то: от кого тёща залетела, кто на нашей эстраде рептилоид, а кто нормальный фанерщик за бабки, и должны ли трансгендеры в ракетных войсках служить. Откроешь киноафишу, а там – пятнадцатые трансформеры, двадцать седьмой человек-паук, исландский артхаус про геев-гляциологов и мороженое из лишайника, социальная драма про брянских доярок, снасильничавших поэта-сантехника, и документалка про реновацию, где на месте двух снесённых хрущёвок воткнули пять небоскрёбов, а бывших жильцов не заселяют, чтобы голова от высоты не кружилась. Остаётся театр, но там тоже всё сложно. За обычную классику народ платить не готов, поэтому Гамлет теперь должен быть афро-кем-нибудь, Розенкранцу и Гильденстерну полагается состоять в сложных отношениях, Офелию будут топить упёртые белые сексисты, а откачивать – азиатские феминистки с трудной общей судьбой и татухами на жопах. В общем, в театр теперь ходить как-то боязно, тут легко разочароваться. Зато ещё можно читать старые книги, там пока всё по-прежнему. Онегин опять застрелит Ленского и не сядет, Каренина угодит под поезд, Берлиоз под трамвай, тов. Бендер под извозчика, Паниковский опять нарушит конвенцию, а потом ещё украдёт гуся на свою голову, и даже работник Балда поступит со служителем культа привычным образом. Впрочем, читать у нас любят и умеют далеко не все. Для таких господ (вроде меня) остаётся только сочинительство. И лучше всего поэзия, ведь сложить стихотворень в два катрена можно и в уме, тут вообще никаких мат.ресурсов не надо, скульпторы-монументалисты обзавидуются. Некоторые ошибочно полагают, что нужно научиться писать шедевры. А вот и нет, я тоже на этом погорел. Что ни напиши, всё равно кто-нибудь спесиво спросит «А это что за дрянь, кто автор, какое чудовище посмело так осквернить наш храм поэзии? Принесите немедленно розги. И топор заодно, чтобы два раза не ходить». Отсюда логичный вывод: надо начинать с сетевой поэзии, прятаться за надёжным псевдонимом, из бункера выходить только в 14, 20 и 45 лет, за новым паспортом. Есть и более безопасный путь к успеху: не писать стихов, не вступать в дискуссии об искусстве, вести тихую жизнь нелюдимого рантье. Я очень стараюсь, но получается фигово. Это всё песни про любовь, от них всё зло мира, проклятое радио.
Человеку свойственно ошибаться. Раз ошибся – готово, женат. Два ошибся – разведён, посуда побита, собака в растерянности. Не вакцинировался – отстранили от работы. Одумался, привился – к работе допустили, зато теперь женщины ощупывают, ищут чип. Позвонил Биллу Гейтсу посоветоваться – а он русского не знает, опять облом. Срочно начал учить английский (учебников американского нигде нет почему-то) – пришли вежливые люди, задержали как шпиона, искали на кухне ретранслятор 5G. Потом отпустили, но загранпаспорт и словарь так и не вернули. А потом случилась фатальная ошибка: звонил проституткам, по ошибке набрал свою бывшую. К июню снова женат, брак новый, жена старая, но уже не бывшая. В ЗАГСе сказали «всё ходят и ходят, натоптали тут, чего людям не живётся-то». Собака обнюхала и вспомнила, потащила гулять. Смотрит человек на собаку и думает матом на весь двор: надо не говорить и не писать никаких слов, не делать в словах ошибок. Вот собаки – обходятся без слов и не женятся, зато и разводиться потом не надо.
Лев (отлучили), Фёдор (едва не казнили) приходят к Антону (а у него чахотка), спрашивают: от вечности не у тебя ключи ли? Антон отвечает: только коньяк и водка.
Даже шампанского не оставили, суки. Ни хереса, ни мадеры, ни плохонького токая. Страдаю, зверею, рассказы пишу от скуки. Смерть приходила, недовольная вся такая.
Учила «Ich sterbe» произносить без акцента, четвёртой сестрой просила взять на полставки, курила, дурила, скандалила до фальцета, пить водку не стала, осталась в сухом остатке...
Фёдор: я-то уж помер, не наливай мне, но шот «Идиот» крепче чая «Белые ночи». Лев: не война, похабный мир убивает, мирный читатель по совести жить не хочет.
Потомки оценят, а нонешние не рады – правдивое слово их мелкие души гложет. Не обессудьте, всех вас переживу, камрады, Антон, разлей на троих, и Фёдору тоже.
Нам не спится. Мысли ходят по кругу стаей, убивают отставших ночных овечек. Раз овца, два овца... нет овец.
Нашим овечкам спасаться нечем. Жили-были – и перестали, Но и это ещё не конец.
Кто любовью платит за сон, за беспамятство – сердцем нежным, тот всегда и везде один. Не помилован, не спасён, но уже не болит, как прежде, не саднят осколки в груди. Ни поминок и ни годин.
Это как новый тариф: пятьдесят гигабайт тревожности, пятьсот минут на беззвучный крик, сто sms – как записки в космос, на которые нет ответа.
И особенная возможность: безлимитный номер для связи с Тем- Кто-всех-поймёт-и-простит, но это даже лишнее – для застенков не хватит стен, для вражды – стволов, топоров, ножей, для души – спасения во Христе.
по осени явились марсиане творить добро и прочий беспредел наладили в деревне ихтамнет урядника и дьяка поменяли
кого-то в космос звали (не меня ли?) народ крестился пил тонул в вине судачил о неслыханной беде пытался сбыть покосы на циане
к зиме переобулись христиане и молодёжь и самый ветхий дед склонились перед марсом (как же не?) кто не посмел – в овраге постреляли отвергли все посты кашрут халяли и стали жить без книг и перемен