по осени явились марсиане творить добро и прочий беспредел наладили в деревне ихтамнет урядника и дьяка поменяли
кого-то в космос звали (не меня ли?) народ крестился пил тонул в вине судачил о неслыханной беде пытался сбыть покосы на циане
к зиме переобулись христиане и молодёжь и самый ветхий дед склонились перед марсом (как же не?) кто не посмел – в овраге постреляли отвергли все посты кашрут халяли и стали жить без книг и перемен
Мыслитель встал не с той ноги, паромщик берега попутал. всё обнулилось, но долги ещё не списаны покуда. Теперь важнейшее из дел - ребрендинг водки «Буровая», но русского скребут везде где дань Орде разворовали. Один вопрос: что делать, Зин? Отрадна простота людская: лаптями киборгам грозим и шапки в космос запускаем.
из утра вырос день людьми зашелестел над камнем площадей над лабиринтом улиц вскипели облака аж ангелы пригнулись и ветер подсушил чернила на листе
за беззаботный смех судим и осуждён закован в кандалы предписанной печали иду этапом в ночь чтоб ждали и встречали на каторге времён под ветром и дождём
Жадно любили друг друга, как дым вдыхали. Не различали ни статусов, ни регалий. Забывали про сон, на службе не появлялись. Не печатались в глянце, но сами были как глянец.
Не ходили в разведку, не съели по пуду соли. Забирались, как дети, на тёмные антресоли. Выбегали из книжных пожаров в стихах и саже. И понять, отчего это так - не пытались даже.
Гладили сфинксов и белого муми-тролля. Не выбирали пьесы, костюмы, роли. Критики морщились, ныли, писали «гнать их». А мы улыбались: «Хотели абсурда? Нате!»
Стрелки в часах замедлялись и замирали. Мы зависали над солнцами и мирами. Вентилятор-карлсон ворчал и вращал пропеллер. Снайперы вызвали ночь и «Бу-бу» пропели.