Эту войну ждали, хотя до конца не верили, и, тем не менее, - эта война началась неожиданно.
Дети радовались грядущим победам (ведь Красная армия всех сильней!) Взрослые хмурились, и с тревогой смотрели на небо, всё ещё такое мирное; на своих соседей, на своих детей, друг на друга, и снова на небо, - словно бы кто-то там знал ответы на все вопросы, знал - кто и когда, и почему нужно именно так.
Потом - тревожные новости, суета у призывных пунктов, очереди в магазинах, напускная смелость мужчин, женские слёзы тайком, притихшие дети, и снова новости, новости, новости - всё хуже и хуже: «с тяжёлыми боями…», «оставлены города…», «под напором превосходящих сил…»
Беженцы, растерянность, ужасные слухи шёпотом, от Ивана Палыча нет вестей, и где он, что с ним – никто не знает. За Бариновым пришли – соседи шушукались: паникёр. Марту Фридриховну забрали без объяснений, а дверь опечатали сургучом цвета запёкшейся крови.
И в ту же ночь – сирены, разрывы, прожекторы, тесное бомбоубежище. Земля вздрагивала, как живая, тяжело ворочалась, как огромный зверь, напуганный пожаром (всего в двух кварталах от нас, там ещё жила тётя Варя с детьми, недавно они переехали).
На улице удушливый запах гари, что-то страшное под брезентом, колесо от детской коляски, выбитые стёкла, чей-то крик, и надо всем этим небо - такое обычное ещё вчера, а сегодня такое страшное и опасное.
Но ещё страшнее глаза людей, не знающих - кто и когда, и почему нужно именно так.
«Война, война» – какое знакомое слово а звучит теперь совсем по-другому.
И до победы ещё долгих четыре года - почти четыре нечеловечески трудных года, которые ты проживёшь со своей страной, чтобы вместе с ней вытерпеть, справиться, победить.
Но ты узнаешь об этом гораздо позже, а пока ты пробуешь произнести это слово – «война» - вслух, и не узнаёшь своего голоса.
колдун игнат глядит на сход крестьянский и все стыдливо прячут топоры и спины гнут и говорят прости мы б ни за что но дело надо сделать
колдун игнат выходит прочь из тела и начинает прибылью расти но пошлину не платит до поры язычеству и вере христианской
отец арсеникум в гордыне мессианской кричит анафема на нём изъять дары и в инстаграм греховное постит и дженна джеймисон расплескана по стенам блондиниста туга мультипостельна
...а снег летел, и город в полусне морочился, как я намедни с ней застрял в дверях - ни выйти ни остаться. Пришла соседка слушать и глядеть, варить бульончик на чужой беде, травить недоцелованных констанций.
Сонм коммунальных душ пересчитав, напротив каждой вывел «тьма, тщета». Открыл окно и выпустил, не глядя. Меж Лиговкой и Пушкинской бродил (орла, тельца и льва искал, поди), звонил подружкам, а явились б***и.
Зачем, судьба, ты ешь людей живьём? Недожевав, ты мне вернёшь её: так кроха-дочка яблочную мякоть плюёт на скатерть маме и отцу, и не идёт ни в школу ни под суд. И некому то яблочко оплакать.
Дождусь её, разглажу, уложу, спрошу, пришлись ли ножны по ножу, и что нашла, и всё ли потеряла? А за окном опять повалит снег, погаснет свет, и город в полусне забудется под белым одеялом.
дартаньян как всегда после рыбалки и бани опаздывает (дорожные работы замена асфальтового покрытия заторы на парижском шоссе)
миледи бюджетно травит констанцию роллами филадельфия (пополамная скидка для монахинь только по вторникам до конца месяца доставка бесплатно при заказе от трёх экю)
следком заводит уголовное дело об оказании услуг не соответствующих требованиям безопасности
газеты пишут голова в телевизоре хмурит брови
констанцию увозят в морг укладывают в холодильник ждут дознавателя и экспертов
подвески королевы превращаются в популярный мем
анна австрийская постит в инсту новый лук поклонники ставят лайки хейтеры пишут засланная дрянь агентша лондона сука
король велит отключить комментарии и комментарии отключают
дартаньян скачет в бетюн и кричит голосом боярского тысяча чертей
но в аду сезон отпусков коллективное соглашение с профсоюзом поэтому присылают одного чертёнка-стажёра
и он скучным голосом говорит дартаньян не нужно так горячиться не насилуйте лошадь иначе зоозащитники вас порвут на британский флаг и оторвут вам подвески
а ещё какая-нибудь жоржетта обвинит вас в харассменте за тот случай в харчевне (семь лет прошло а как сейчас помню с тех пор страдаю смотрю сериалы потеряла работу жру и толстею)
и вас выгонят отовсюду и навсегда заметут под одесскую киностудию по программе metoo
просто чума вот увидите я не шучу
но если вы аннулируете запрос на тысячу наших сотрудников мы всё уладим
дело закроем подвески оставим констанцию похороним а миледи отрубят голову
Я здесь живу без малого сорок лет, видел такое, что ничего во мне не осталось от дурня, пришедшего из деревни, из тихого места, куда ворвалась беда. Теперь там пустошь: крапива да лебеда, на пепелище выросшие деревья.
Дракон был строг, и порядок его был прост: если весной смывало каменный мост. строителей кипятили в речной водице. За дерзость – плети и порванные носы; за грех мужчины - в ответе и брат и сын, - но как-то жили, и кто-то даже гордился.
Явился рыцарь, отважный боец в броне, вызвал дракона, сражался с ним на коне. Никто не ждал, но герой одолел тирана. И что же? Народ избавителя растерзал. Герой опасен верхам и не мил низам. А потом-то все патриоты и ветераны.
Теперь бездраконье, дубина против ножа. Неспокойно сеять, и даже страшно рожать, повсюду только разбойники да убийцы. И хочется (хоть и знаю, что не судьба) вытравить навсегда из себя раба, уйти без вещей, но от правды не отступиться.
утопив в болоте сапоги белыми грибами затоварившись в комариной пропасти тайги жалобно кричу ау товарищи только нет ответа на призыв третий час ни отзыва ни помощи лишь медведь пришёл сказал что сыт намекнул позвать его потом ещё на айфон из банка не звонят не сулят кредит по ставке выгодной антиспам-тайга заслон броня вечна сберегательна безвыходна скоро сядет встроенный аккум недоступны станут приложения гороскоп и хостелы в баку счётчики калорий и движения эсэмэс жене пошлю прощай и прости что не свозил в эстонию странно что не помер от борща у тебя он вечно пересоленный
По берегам деревни загудят, река раскинет рукава притоков, сожмёт в объятьях лодки и утят, и выплеснется в паводке жестоко. А рыбаки подтянут поплавки по щучьему веленью или злобе, и выдохнут себя во тьму реки без заявлений, жалоб и пособий. Кто будет здесь - запомнит навсегда снесённых свай недолгое прощанье. Повсюду - смерть, вода, вода, вода. утопленные козы и мещане. Ищи себя, найди себя на дне - в русалочьих сетях, в бурлящей бездне. Ты - дань реке, тем горше и больней, чем жалобней, напрасней, бесполезней.
Порой чужие ближе, чем свои, но новый опыт памяти дороже. И вот она у тамбура стоит озябшей феей железнодорожной. Глядит в измятый розовый билет, и поезда от станций отрывает - гадает: то ли любит, то ли нет. И кашляет ненастным мокрым маем. Потом идёт плацкартным нежильём, и сквозняки спешат за ней пажами. Колёсный стук живёт в груди её, и полустанки мраком провожают.
Ей верится, что поздняя весна вдохнёт в неё любовную истому, и выберет случайного из нас - простых парней, оторванных от дома. И будет ночь, вагон, нехватка слов, остывший чай, подмокшее печенье, на бледном блюдце ложечка-весло, течения касаний и влечений. Но утром встречный поезд заревёт, растормошит вагон и раскачает, от прошлых и до будущих времён, когда уже неважно, что в начале и что потом, и будет ли потом.
Вагонных сот транзитное пространство, плацкартный мёд... И думаешь о том как разделить «уйти нельзя остаться».