#гретатунберг плывёт в Нью-Йорк, выступает в ООН перед важными старичками. Старички сверкают очками и нервно ёрзают пятачками.
У #гретатунберг перекошенное лицо - орёт в микрофон: «Доколе, в конце концов, вы будете извлекать из планеты прибыль, утеплять климат, прививки делать от гриппа, экологически чистых вшей и клопов тиранить в Гонконге, в Чикаго, в Саранске и Тегеране? Из-за вас в Гренландии начнёт расти виноград, сократится поголовье малярийного комара, не сойдут на шоссе лавины и грязевые сели - моя бы воля, вы бы все пожизненно сели. Суки вы, твари, из-за вас не учусь по пятницам, из-за вас на колготках стрелка, в уме сумятица. Всё из-за вашей поганой взрослой возни. А тех, кто со мной не согласен - пора казнить».
#гретатунберг становится человеком года. За нею галопом едва поспевает мода: прогулинг занятий, гуглинг гренландий, яхтинг, ходилинг на митинг, каркинг, кудахтинг, нытинг…
Дело движется мал-помалу: #гретатунберг плотину доверия поломала. Теперь родитель или учитель - всегда предатель, злодей, мучитель, укравший будущее у малолеток. Тут будет мало печенек или конфеток. Жрите сами теперь свои сласти. #гретатунберг хочет реальной власти.
Но тут в Стокгольме, где-то у Шлюссена, тряся недокуренным и надкусанным, к человеку года подходят два афрошведа. Говорят: «Привет, сестрёнка, твоя победа добьёт систему и всё такое дерьмо. Ты их нагнула, а дальше пойдёт само: скоро на Риддархольмене, где закопаны шведские короли, построят теплицы для мака и конопли. В кафедральном соборе поженят осла с козою. Веди нас, сестрёнка, к счастью и мезозою!
Кстати, подкинь нам крон, ну хотя бы двести. Нам бы по пиву, а заодно поесть бы. Всё ж таки помни – вы веками нас обижали, угнетали, спасали, сожрать соседей мешали. За безделье платили так мало, что мы тощали. Потом извинялись, но мы-то вас не прощали!
Знаешь, сестрёнка, обидно на самом деле. Зря наши прадеды ваших прадедов не доели».
Где поезда потеряли опоры станций, где карты врут, а мобильные сети в дырах, где легче остаться, чем с тишиной расстаться - под кожей пространства проявляются рёбра мира.
Эта глушь - для эндемиков счастье в каком-то роде, инквизиция здесь - полумера, отнюдь не вера. Июльская ведьма язычком по губам проводит, словно гадюка, случайно вкусившая землемера.
Закат догорает и в тёплую ночь ложится, ведьмины пальцы тянут тоску из сердца. В травах шныряет смешная местная живность, и случайному гостю уже никуда не деться.
подотдел очистки заменили отделом особым, и каким бы дарксайдом луну ни повороти - выть джоном малковичем или виктором образцовым, глотать криптопули, выблёвывать нарратив.
бобры так храбры, что хватают святых за бороды, выгрызают из точных вод неземную твердь. ариадна петровна зубной нитью душит промоутера. промоутер терпит, улыбается, как медведь.
твои глорихантеры залипают на самом остреньком, спешат поселфиться, если кто-то горит – клаасс! зато гильотины - с июня в режиме пострига. потому как репост, диснейленд, благодать, глонасс.
умирал за неё жаркой кровью снега багрил а она оправляла платьице и смеялась как в безнадежном проигрышном пари где русской рулеткой дуло к виску зияло
огонь и вода и трубящая славу медь девочка варит морковь для вегана-огра кёрк дуглас с улыбкой целует фанатку-смерть и смерть наконец получает его автограф
в светлое время вторгается темнота чёрные кони слонов белоснежных губят чернила вскрывают стихом белизну листа и нежность в квадрате становится жестью в кубе
Декабрьский Питер готовится к январю. Тяжёлый шлем Исаакия над площадью нависает. Сфинксы на набережных загадок не задают - все загадки разгаданы, все тайны раскрыты, зая.
Улицы сумрачны, равнодушные фонари светят в глаза прохожих потусторонней тьмою. Одинокая птица над твоей головой парит, считает удары сердца, наполненного зимою.
Уже не понять – то ли яд, то ли эликсир. То ли прелюдия, то ли грустная кода. Московское время в сосудах твоих клепсидр. Всего пятьдесят часов до двадцатого года.